Сергей Минутин - Странник и Шалопай

Клуб — это, конечно, не разведка, в нём не планируются и не зарождаются операции. Но в клубе они зарождаются, черпают своё начало, вдохновляются идеей.

Как только Крупенский понял, что его так влекло в Россию, тоска его отпустила. Он осмотрелся в России. Удивился уже в который раз её закольцованности и опять уехал за границу. Он выбрал Англию и теперь сидел за отдельным столиком в углу притемнённой комнаты. Всех, кто мог его узнать, уже не было рядом с ним. Да это было и неважно с тех пор, как активно начали устраивать конкурсы двойников и внушать, что на «белом свете» полным — полно совершенно одинаковых людей.

Немногочисленные фотографии и другие следы его пребывания в миру унесло время, поэтому он даже имя и фамилию менять не стал.

С тех пор, как его расстреляли в подвале ВЧК и крюком стащили в яму, прошло много времени. Он не был в обиде, скорее наоборот, ведь и последнего следа не осталось: ни креста, ни таблички. Да и расстреливать его было за что. Он профессиональный разведчик, вышедший из родового дворянства, не мог предать свой класс, давший ему образование. Да, он понимал, что всё пока бесполезно. Народ поддержал революцию, дал начало новому шагу эволюции. Шагу, который и в разведку вдохнул новую жизнь. Но куда девать его прежнюю жизнь, долг, присягу, надежды друзей и ожидания бывших сослуживцев?

И он «чудил» напоследок, а когда «железная рука» Феликса его настигла, он даже обрадовался той быстроте и ловкости, с которой его задержание было сделано. Не зря, значит, «чудил», научил ребят уму–разуму, как в своё время шведы Петра Великого. Но за стол его не пригласили, так крюком в яму.

Потом была Германия. Там он разгадывал ребус, загаданный ему резидентом Врангеля в Париже, ещё до ВЧК, о национальной принадлежности и о губителях России.

Резидент был из обрусевших немцев и утверждал, что немцы в России всегда были самыми русскими, фанатично русскими. Он говорил, что немец — это всё для русского человека: отец, брат, учитель, старший друг. Вот еврей, особенно еврей — интеллигент — это совсем другое дело.

Но Крупенский, с одной стороны, был знаком с заведующим заграничной агентурой России Гартингом (евреем Авраамом Гекельманом), а с другой, знал всю подноготную этого свежеиспечённого резидента — обрусевшего немца, долгое время проводившего идеи марксизма в жизнь и писавшего статьи на темы о русском пролетариате и ярме самодержавия.

И теперь, когда Гартинг сгинул, а бывший марксист начал выслеживать своих прежних друзей, Крупенского затошнило. Хотя подобные оборотни на его пути уже были. Работая с агентурными материалами, Крупенский давно понял, в чём беда евреев — самодостаточных космополитов, способных на камнях разбивать сады, но при этом, вместо садов оставлять камни, в зависимости от того, куда и откуда их «согнали». И в чём беда немцев — патологическое желание которых навести свой порядок в любой стране и в любом деле — многие народы приводит в ужас. Он ценил немецкий порядок, но с определённого момента он начинал мешать самоорганизации любого народа, и наступал упадок.

Не случайно немцев по прежнему называли то тевтонами, то гуннами. Россия с её дорогами и дураками была для немцев вечным экзаменом, который они не могли сдать. Патологически «ненавидя» русских за их беспечность и «авось», немцы, всё же, значительно чаще становились «русскими», стоило им только выйти из своей колонии, чем русские «немцами». Они начинали пить водку, лениться, запускать своё хозяйство.

Но ребус требовал разгадки, и не столько его первая часть, сколько вторая. Ведь если есть губители, значит должны быть и спасатели.

Так Крупенский очутился в Германии. Он выбрал немецкую разведку намеренно, так как русская после революции сделала огромный шаг вперёд, став одной из лучших разведок мира, где энтузиазм и верность делу партии шли впереди страха, денег и прочих житейских мелочей. Любому успеху, опыту там ещё не давали вылёживаться, а сразу стремились применить в деле. Крупенский такой работы не любил, зная, что это не надолго, меньше чем на век, но наблюдать со стороны за успехами и опытом своих русских коллег хотел.

В Германии, столкнувшись с межведомственной борьбой за доступ к фюреру, он быстро понял, что «губители» России — большевики пошли по более правильному пути, посадив на «царство» профессиональных революционеров, ярких, хоть часто и бестолковых общественников. Общественники создали единую вертикаль власти, нагоняли «холода в зад» профессионалам, и те по шарашкам и ГУЛАГам строили новую Россию, создавая тот самый немецкий порядок, накачивая народ кинетической энергией сжатой пружины. Плюс России состоял ещё и в том, что во власти не было собственников, была сплошь бывшая беднота. Невинная, непуганая, никогда не бывшая богатой беднота возглавила управление огромной страной. Она и «рулила» с большим энтузиазмом.