Сергей Минутин - Странник и Шалопай

Нашу российскую жизнь можно уложить в слова песни Геннадия Балахнина:

Но «Русский Дух», о котором много говорят, — есть. Жить в Духе трудно, но интересно. Эта книга о странных людях, живущих в «РУССКОМ ДУХЕ»!

Лил унылый осенний дождь. Порывы ветра срывали с деревьев жёлтые листья. Под бесконечными струями дождя они стремительно падали на землю, придавая непролазной российской грязи опрятный вид.

Крупенский [1] стоял под аркой городского кладбища и смотрел в беспросветное, серое небо. Уже неделю он ежедневно приходил сюда, не понимая для чего. Влекомый внутренней силой, он заходил под эту арку и подолгу стоял, не решаясь зайти на само кладбище.

Вид надгробных крестов успокаивал его. Но сегодня тоска не отпускала. Он раскрыл зонт, решив пройти через кладбище на другую улицу. Кладбище было интернациональным. Кресты «уживались» с полумесяцами, шести — и пятиконечными звёздами.

Крупенский вспомнил своего умирающего друга. Его друг много сделал для того, чтобы революция в России состоялась, но потом не признал новую власть и был изгнан. На смертном одре его революционность каким–то странным образом перешла в доброе чувство юмора, и он просил его, Крупенского, установить на его надгробии обелиск с крестом, а не с пятиконечной звездой, как другим, так как звёзды ему светили при жизни, а там, куда он удаляется, наверное, с крестом надёжнее.

Вдруг взгляд Крупенского привлёк точно такой же обелиск, который он поставил своему другу в далёкой Праге. Он подошёл к нему и изумлённо вслух прочитал:

«Крупенский Владимир Александрович, трагически погиб в 1919 году». Он смотрел на своё собственное надгробье, и тоска стала отступать. Он наконец–то понял причину, столь властно влекущую его сначала в Россию, потом в этот незнакомый ему город и, наконец, на городское кладбище. Это было его надгробье, но он не помнил, чтобы у него были родственники или друзья в Нижнем Новгороде, где он оказался теперь.

Крупенский вспомнил старую женщину на одной из пражских улиц, которая подошла к нему и властно взяла его руки в свои. Он не сопротивлялся. Женщина, с большими цыганскими кольцами из червонного золота в ушах, кого–то напоминала ему, до такой степени знакомого, что он растерялся. Он слушал её, как в тумане: «Новгород — Рюриковичи, Нижний Новгород — Романовы, Новгород — большевики, Нижний Новгород — реформаторы, Новгород…».

Сказав это, она быстро ушла, а он остался стоять на пустынной улице, совсем не изменившись внешне, но с охватившей его странной внутренней тоской. Он не верил в случайности и случайные встречи. Он уже очень долго жил, чтобы оставаться доверчивым и идти на поводу у «прорицателей», но что такое причинно — следственные воронки он познал на собственной шкуре.

Тогда в Праге Крупенский вышел на берег реки Влтавы и под плеск её волн стал размышлять над причиной появления этой женщины. С 1919 года его никто вот так, «случайно», не беспокоил. Что же произошло? Может быть, в ночь перед Рождеством нового XXI века ему дают понять, что пора домой в Россию.

Может быть, вообще приходит конец его пребывания на Земле, но тогда зачем такой экскурс в историю. Влтава плескалась и играла у его ног, как ребёнок.

Крупенский подумал о том, что и в этих игрушечных волнах кто–то тонет, и вспомнил Обь, Енисей, Волгу. Он ясно осознал, что совсем не готов встречаться с теми волнами и их тёмными, омутными водами.

Он вступил в новый XXI век «застывшим» в предчувствии, ожидании и с полностью поглотившей его внутренней тоской. И только когда Влтава, маленькая, добродушная Влтава, затопила половину Праги, он понял, что не ехать в Россию уже нельзя. Странника там уже ждали.

Климатические условия земного бытия менялись так быстро, что люди перестали бояться Севера, Сибири и вечной мерзлоты. Изменения происходили не только в природе, но и в самом человеческом существовании. Целые народы привыкли к терроризму, эпидемиям, катастрофам и аморальным политикам. Привыкли настолько, что перестали чувствовать боль и радость, любовь и ненависть, народы стали уставать от своего существования на Земле, от охватившего их хаоса и хотели хоть какого — то порядка или конца.