Галина Докса - Мизери

— Ну, Сережа! — тихо сказала она. — Жаль, что в пьесе Дэвида нет для вас роли. Вы настоящий князь Серебряный нашего века.

— Кто такой, почему не знаю? — подхватил учитель и оттер Дэвида к стенке, чтобы самому открыть перед Светой тяжелую входную дверь. Дэвид отступил.

Вдвоем, третий поотстав, они вышли на крыльцо, спустились по ступеням и двинулись в сторону метро. Начиналась первая, пробная весенняя оттепель. Света не надела шапку и несла ее в руках. Учитель физкультуры осторожно взялся за шапку, предлагая помощь. Отставший Дэвид замедлил шаги. Сапфировое мартовское небо густело прямо на глазах. Вот–вот оно должно было упасть на город под тяжестью этого драгоценного свечения. Дэвид не отрывался от неба.

— Не отставайте, Дэвид! — крикнула Света, оглянувшись, и поманила его.

Опять они шли втроем тесной шеренгой, Света посередине, думая то по–русски, то по–английски: «Скоро метро».

Сумерки сгустились. Вот и метро. Шагнув из уютной уличной полутьмы под ледяной душ павильонных софитов, Света поняла, как мучительно заботит ее вопрос о том, намерен ли Сережа провожать ее до дому. Не попытавшись разобраться, что именно было бы желательнее (менее нежелательно) для нее: ясность или неясность Сережиных намерений, а при полной ясности — дорога домой в его обществе или в одиночестве, Света со свойственной ей одной (всякий раз ее самое изумляющей) мгновенной хитростью замешкалась у пропускной тумбы, притворяясь, будто роется в сумке. Дэвид уже сползал вниз, его лохматая голова едва виднелась. Сережа ждал у спуска, полуобернувшись. Оценив мизансцену, Света захлопнула сумку, произвела энергичное движение рукой, указующее путь Сереже, — туда, за Дэвидом и прочим народом, а сама, недолго думая, поворотилась и выскочила из павильона на улицу.

Всходила плосколицая луна. Не за горами было мартовское полнолуние. В трамвае пахло сыростью. Света полезла в карман за перчатками… Перчатки? В кармане лежала только одна перчатка — с левой руки. Правой Света не нашла ни в другом кармане, ни в сумке, ни за манжетом куртки, ни даже под шапкой, на темени, — могло ведь случиться и так при ее рассеянности?.. Перчатка потерялась. Это было тяжелым ударом для Светы, и она оправилась от него лишь к концу дороги. Эти перчатки Света купила совсем недавно, поддавшись глупому капризу. Черт толкнул ее руку к окошку ларька, где под потолком висела, сложив пальцы, темно–коричневая пара, коварно прячущая под кружевом соседствовавшей с ней женской сорочки один из четырех нулей числа, прописанного на картонке самодельного ценника. «Можно мне?» — спросила Света девушку в окошке. Перчатки пришлись по руке. О таких она мечтала два года, когда позволяла себе мечтать. Такие примерно она потеряла два года назад: оставила в кафе на столике. Игорь вернулся бегом, но их уже не было. Такие перчатки…

«Я возьму», — сказала Света и протянула девушке купюру, выданную ей сегодня в гимназии в качестве мартовского аванса. «Как раз разменяю», — оправдывалась она перед собой в ожидании сдачи. Но продавщица не торопилась со сдачей. Проверив купюру, она потребовала: «Еще двадцать». Свету бросило в жар. Новые перчатки уже лежали в сумке. Не дрогнув ни одним мускулом, она вытащила кошелек с непотраченным остатком январской зарплаты (как богата была она минуту назад!) и, не считая, сунула в ларек всю пачку. Ей вернули пять, и, обессилев от пережитого шока, она долго стояла в уголку у эскалатора, рассматривая узор, змейкой шевелившийся на краю раструба. Почти такой же…

«Такой же!» — убеждала себя Света, сидя в прихожей перед зеркалом. Она внимательно рассматривала свои руки, одетые в коричневые, почти неотличимые друг от друга перчатки. Правая, чужая перчатка (сохраненная в неясной надежде на встречу с хозяйкой алмаза) узором и вправду походила на новую, Светину, только что лишившуюся пары. Если оторвать хлястик… Если не знать… Настораживал оттенок. Оттенок?.. Патина… Матовый пушок толщиной в четверть волоса, покрывающий правую перчатку, говорил о цене, когда–то заплаченной за него рукой, не считавшей денег. Левая — Светина — была из дешевых. «Левая — правая — левая… В сумерках, пожалуй… Правая — левая…»

Но был уже март, и дневной свет обгонял Свету на ее дороге. Света сдернула с рук и спрятала в шкаф обе перчатки, свою и чужую. Так и будут лежать они там до скончания века: своя и чужая, дешевая и дорогая, уцелевшая и потерянная… Одного размера, под пару, грубо похожие и тонко различные. Так все и будет. Бедная Света. Бедная, бедная Света!