Джон Квирк - Победители без лавров

— Как она там?

— Тяжело. Кажется, опять идет спинкой.

— Так чего же ты ушла от нее, мама? — сердито спросил Пит.

— Немножко передохнуть. С ней миссис Фоли.

— Да, конечно! Осеняет крестом все углы.

Пит поднялся наверх и заглянул к жене. Она улыбнулась ему. Он спросил:

— Ну, как ты? Ничего?

— Все хорошо, Пит.

Мать вытерла пот у нее со лба.

— Помочь чем-нибудь?

— Ничего не надо, Пит, — ответила Эллен. — Только уйди куда-нибудь. Может, я вдруг закричу, а я не хочу, чтобы ты слышал, как я кричу.

Пит прошел через переднюю в спальню, где лежал его сын-идиот. Его лицо было таким же бессмысленным во сне, как и когда он бодрствовал. Пит поднял руку, точно отталкивая это страшное лицо, потом, запрокинув голову, жадно отпил из бутылки. Ему стало не по себе. Кто его знает, из чего гнали это зелье? Пит заткнул бутылку и стал смотреть на сына. Его с новой силой охватила безотчетная злоба. Он опять поднял руку — на этот раз словно собираясь ударить. Ему было бесконечно жаль себя. За что? Почему столько несчастий свалилось на человека, который заслуживал лучшей доли?

В колледж он не попал. Как ни старался учиться, как ни старался играть в футбол, а в колледж все равно не попал. А ведь он играл бы в первенстве страны, так все говорили! Все, кроме этого сукина сына Джо Ковальского-Блэка. Что он такого сделал? За что его лишили такой возможности? Ничего. Абсолютно ничего. Взяли и лишили безо всякой причины. Об институте нечего теперь и мечтать. Только и осталось что уголь в волосах, в бровях и под ногтями. Теперь хоть сто лет скоблись, все равно не отмоешься, уголь проник в самую душу. Всюду черный, как сажа, уголь, за которым ползаешь на карачках, вытаскивая его из черной утробы земли. И все для того, чтобы бесплодная жена Винсента Карстайрса могла ездить в Европу. Нет тут никакой справедливости. За два года накоплено только сто двенадцать долларов, и мечта уехать отсюда так и останется мечтой. Живешь в доме, платишь деньги, будто квартирант, а в придачу с тобой обходятся, как с послушным сыном. Две дочери вместо двух молодцов-сыновей и еще этот вот идиот. Словно молчаливый упрек: «Это ты виноват, что я такой, Питер Данковский-Бэттл!» Его и в приют не берут, потому что за кого-то там похлопотали; а на что им сдались иностранцы-католики? И это чудовище так с ним навсегда и останется, воплощая крах незадавшейся жизни. Ну, хватит, хватит! Думано это уже передумано. И хватит.

Пит не был уверен, что у него достанет духа сделать это, но когда он взял в руки подушку, все оказалось просто. Он повернул мальчика на бок, оглянулся на дверь и, убедившись, что она закрыта, одним решительным движением придавил головку подушкой. Чтобы не видеть дергающегося тельца и ручонок, слабо хватающихся за подушку, Пит закрыл глаза и долго не открывал их даже после того, как ребенок затих. Потом приподнял подушку и поглядел. Его первенец был мертв. Пит положил подушку так, словно мальчик сам, нечаянно, опрокинул ее себе на лицо. Потом вышел из спальни и встал в дверях комнаты роженицы, чтобы бабушки его видели.

Он удивлялся своему спокойствию. Ведь он только что совершил убийство. Убил собственного сына, убил хладнокровно. Но он сказал себе: «Я спокоен, потому что это не было убийством. Я просто помог мальчику»… И отогнал от себя мысль, что помог он не сыну, а только себе.

На свет появился еще один ребенок.

— Замечательный мальчик, Питер, — сказала Стелла. — Замечательный, красивый мальчик.

Когда бабушки отлучились на время из комнаты, Эллен усадила мужа рядом с собой.

— Знаешь, что? Мне почему-то жалко, что у нас родился сын. Ведь до сих пор ты заменял мне сына!

Она притянула его голову к себе на грудь и погладила волосы, потом щеку, а ему стало душно и противно от избытка материнской любви, переполнявшей ее. Если бы она только знала! А Эллен говорила:

— Помнишь, я как-то давным-давно сказала, что в Суит-Уотере есть то, чего не встретишь в других городах. Мне кажется, на свете нет места счастливей. Но если ты все-таки захочешь уехать в Акрон, я согласна. Все равно у меня будет то, чего нет больше ни у кого.

— О чем это ты?

— О том, что я могу вот так прижать твою голову к себе. И могу это только я одна во всем мире. Я счастлива с тобой.

Пит молчал. Эллен почувствовала что-то неладное.

— Может, это не так? — спросила она.

— Что?

— То, что только я могу тебя так обнять.

— Ну, что ты болтаешь глупости!

Пит сказал это слишком поспешно. Он вспомнил, что Этель Паркер обнималз его точно так же в те недели, когда жену полагалось беречь. Он с угрюмой усмешкой подумал, что Этель притянет его к себе вот так же еще сегодня вечером. Они выпьют самогона и предадутся любви украдкой, как звери среди холмов, и к радости удовлетворенного желания прибавится радость сознания, что дочь зазнайки Калеба Паркера — распутница, шлюха.