Зигфрид Ленц - Живой пример

— А почему не сообщить ему о нашем крушении? Почему бы коллеге Пундту не узнать, что мы с нашим проектом налетели на риф, именуемый Дункхазе?

— Во-первых, — заявляет Рита Зюссфельд, — мы не должны забывать, что он болен, и, во-вторых, я вовсе не ощущаю себя потерпевшей кораблекрушение. Конечно же, не завтра, но уже в ближайшие дни Дункхазе прочтет наш новый проект, а еще лучше сразу два наших проекта. Это и от вас зависит, господин Хеллер, сумеем ли мы быстро, взяв, так сказать, быка за рога, подготовить для него материал.

Хеллер помешивает пластмассовой ложечкой малину с молоком, отчего на молоке вздуваются и лопаются пузыри, встряхивает легонько картонный стаканчик, но так и не решается поднести его к губам. Сдавленный протяжный стон возвещает его нерешительность и уж по крайней мере отсутствие всякой охоты.

— Между нами говоря, я сам себе кажусь прыгуном, которому все поднимают и поднимают планку — куда выше, чем он в силах прыгнуть.

— Подумаешь, — говорит Рита, — нельзя же вот так взять и бросить работу в разгаре спора.

— Но если высота непреодолима, — продолжает свою мысль Хеллер, — я отказываюсь от дальнейших попыток.

— Так, значит, и вы капитулируете?

Хеллер неопределенно крутит рукой, он не может и не хочет ничего сказать, нет, не сейчас и не здесь, но он даст о себе знать, это он обещает, окончательный ответ она при всех обстоятельствах узнает вовремя. Рита Зюссфельд задумывается над его словами, она не разочарована и не огорчена, она, кажется, довольна и тут же двигает к нему открытку и свою шариковую ручку и предлагает писать Пундту, а сама, прикрыв глаза, пьет молоко.

— Итак: «Дорогой господин Пундт…» Это мы уже написали, а что дальше?

Рита Зюссфельд уставилась на его руку, на готовую писать руку, шариковая ручка покачивается, вздрагивает, чертит в воздухе какие-то узоры, и лишь невидимая преграда не дает ей опуститься на открытку.

— И о чем вообще есть смысл сообщать Пундту? Какое сообщение годится для больного?

«Дорогой господин Пундт» — это уж точно. Рита Зюссфельд, сидя рядом с ним, молчит, что не стоит ей никакого труда, она настроилась терпеливо ждать. Нужно ли его порадовать, рассердить, обидеть или только приветствовать? И можно ли рассчитывать на интерес с его стороны?

«Дорогой господин Пундт», да; но внезапно Хеллер нацеливается ручкой на открытку, сжимает губы, замирает на мгновение, словно бы в чем-то убеждаясь, и начинает писать, читая вслух каждое слово:

— Перед самым моим отъездом нам удалось найти вполне современный вдохновляющий пример — это исправно действующая ветряная мельница, каковая при достаточно сильном движении воздуха неустанно крутит у всех на виду свои четыре крыла. Сие доверительно сообщает вам, попивая молоко с малиной, ваш Янпетер Хеллер и желает скорейшего выздоровления.

Написав, Хеллер бросает ручку на стол и онемевшими пальцами подвигает открытку к Рите Зюссфельд. А Рита? Она не затрудняет себя чтением текста, она лишь ставит сбоку подпись. Вздрогнув всем телом, словно бы она замерзла, Рита коротко желает Хеллеру доброго пути и поспешно покидает зал через дверь-вертушку. Хеллер смотрит на колеблющуюся в ее руке открытку и спрашивает себя, в чем его вина и почему Рита столь поспешно уходит.

Когда журналисты однажды спросили Зигфрида Ленца, кем бы он стал, если б не было на свете такой профессии — писатель, он не задумываясь ответил: учителем. И назвал два предмета, которые вел бы с особой охотой: немецкий язык и физкультуру.

Это признание многое приоткрывает в творчестве Ленца.

В молодости легкоатлет-копьеметатель, он пользуется среди своих коллег незыблемой репутацией специалиста по спорту. Прекрасному и яростному миру спорта он посвятил несколько рассказов и роман «Хлеба и зрелищ». Его лучший, самый известный роман носит название «Урок немецкого».

Обыгрывая это обстоятельство, западногерманские критики охотно пользуются спортивной и педагогической лексикой, когда пишут о Ленце. То его называют «прирожденным спринтером, который вообразил, будто он стайер» (имеется в виду, что рассказ ближе природе его дарования, чем роман), то «примерным мальчиком немецкой литературы».

Любопытно, что так Ленца назвали задолго до появления романа «Живой пример». И нужно отметить, что при всей журналистской хлесткости этого определения доля истины в нем есть. Ленц трудолюбив, он прилежно выполняет свои «уроки» — последовательно решает заданные временем задачи. В беседе с читателями он признался однажды, что за рулем ни разу в жизни не превысил скорости 90 км. Так же методичен и дисциплинирован Ленц-писатель.