Зигфрид Ленц - Живой пример

— Ну конечно, — перебивает его Хеллер, — для этого я сюда и пришел. — И, насколько ему удается, демонстрирует полную покорность и готовность подвергнуться врачебному осмотру.

— Тогда могу ли я вас попросить раздеться до пояса?

— Только до пояса?

— Да, этого достаточно.

В то время как Хеллер с удовольствием разоблачается, он замечает на письменном столе свою историю болезни и приколотые к ней скрепкой желтый и белый бланки, а также нетуго скрученный рулончик миллиметровой бумажной ленты. Пока доктор изучает все это, Хеллер невозмутимо обнажает свои покатые плечи и безволосую, облитую жирком, хоть и не лишенную мускулатуры грудь, всю в пигментных пятнах и прожилках, словно географическая карта, и, так как он вовсе никогда не подозревал, что нагота выставляет напоказ все — и дряблость кожи, и вообще всю физическую непривлекательность, он ждет врача, широко расставив ноги, неколебимо уверенный в победе.

Звонит телефон, но доктор Тормелен снимает трубку лишь на третьем звонке, не отрываясь при этом от чтения, отсутствующим голосом называет себя, медленно поднимает глаза от бумаг, скользит по Хеллеру рассеянным взглядом и, постепенно сосредоточиваясь, останавливает его на фотографии пожилого врача. Он отводит трубку от уха, хотя собеседник еще продолжает говорить — жест, который Хеллер помнит по многим фильмам и который выражает, если не потрясение, то, уж во всяком случае, ту крайнюю степень волнения, когда слова бессильны. Словно в замедленной съемке, подносит он трубку к аппарату, кладет ее, качает головой и касается кончиками пальцев прикрытых век. Затем он ощупью находит ручку ящика и выдвигает его. Он вынимает оттуда пачку сигарет и так торопливо и неумело закуривает, что сомнений быть не может — человек он некурящий. Он курит, уставившись на телефон, плечи его словно окаменели, похоже, он так и будет сидеть.

Хеллер пытается напомнить ему не только о своем присутствии, но еще и о том, что он стоит с обнаженным торсом, и спрашивает:

— Дурное известие? — И тут же добавляет: — Какая-нибудь неприятность?

Тормелен кивает, он не просто держит сигарету, а стискивает ее пальцами с такой силой, что тонкая бумага лопается, и тогда он ломает ее.

— Простите, господин Хеллер, я к этому не был готов.

— От неприятностей никто не застрахован, — с сочувствием говорит Хеллер.

— Мы еще так мало знаем, — продолжает врач, доставая из ящика аппарат для измерения кровяного давления, — но стоит нам забыть об этом, как тотчас же мы получаем жестокое напоминание.

Он деловито просит Хеллера протянуть руку, обматывает ее выше локтя серо-зеленой полотняной лентой, которую закрепляет.

— Надеюсь, это несчастье не касается вас лично?

— Смотря как к этому отнестись: мне сообщили из больницы, что умер один пациент.

Врач нагнетает воздух в полотняную подушечку, Хеллер чувствует, как все больше сдавливается его рука — она словно зажата в прохладных тисках.

— В наше-то время и в нашей стране врач не обязан вывешивать у своих ворот красный фонарь после каждого летального исхода, — говорит Хеллер и слишком поздно замечает, что слова его неуместны и лучше было бы от них воздержаться.

Тормелен как будто его не понял, а если и понял, то не подал виду; быть может, доктор хочет подчеркнутой деловитостью с самого начала внушить Хеллеру, что в этом кабинете неуместны досужие разговоры.

Он еще больше накачивает подушечку, сжатие усиливается, Хеллеру кажется, что он слышит отзвук своего пульса — гулкие удары маленького механического гонга в недрах тела.

Как она только не хитрила, думает Хеллер, чего только не предпринимала, чтобы по поводу всякой болезни проконсультироваться по крайней мере с двумя врачами, просто потому, что каждый врач, как она полагала, может ошибиться; особенно когда дело касалось ее семьи, она так нуждалась в таком перекрестном подтверждении. И он говорит:

— Шарлотта, насколько я ее знаю, никогда бы не удовлетворилась диагнозом одного врача.

— Давление у вас нормальное, — говорит Тормелен, — а теперь я вас попрошу глубоко подышать открытым ртом.

— Да, именно так и обстоит дело, — продолжает свое Хеллер, — если Шарлотте будет предложено два варианта, она всегда выберет худший и будет из него исходить.

— Вы забываете дышать, господин Хеллер.

Стетоскоп бродит по вялой спине, вслушивается в сигналы его организма и вдруг, видно, обнаруживает какие-то посторонние шумы, потому что все чаще и чаще задерживается под левой лопаткой.