Иван Лазутин - Последний этаж

Старинная красного дерева мебель своими львиными ножками-лапами как бы срослась с фигурным, до блеска начищенным дубовым паркетом. Как и в холле, на стенах просторного кабинета висели африканские и индейские маски, на цветном телевизоре и на резных подставках стояли маленькие деревянные фигурки божков и гномов.

Поймав слегка удивленный взгляд Бояринова, скользнувший по маскам и по фигуркам божков, Светлана Петровна сказала:

— Страсть моей мамочки передалась ее внучке, то бишь, моей дочери.

Бояринов вопросительно посмотрел на Светлану Петровну, ожидая пояснения.

— Вышла замуж за дипломата. Вот уже пятый год живут в Африке. Каждое лето приезжают в отпуск и каждый раз везут эту невидаль. Я к ней совершенно равнодушна. А вот дары моря, что мне привозит из своих странствий старший сын, это уже мое хобби. — Светлана Петровна мягко взяла Бояринова за руку и подвела к зашторенному вуалью глубокому застекленному шкафу, открыла дверцу и отдернула занавеску. Перед глазами Бояринова вспыхнули всеми цветами радуги кораллы причудливых форм: белые, как морская пена, розовые, как утренний восход солнца, голубые, как в безветренный ясный день небо…

— Это же целое сокровище, Светлана Петровна! — выдохнул Бояринов. — Откуда все это?..

Светлана Петровна улыбнулась с оттенком гордости на лице.

— Все сын… Он у меня океанолог. Плавает на «Витязе». В прошлом году защитил кандидатскую диссертацию. Сейчас работает над докторской. Если бы вы видели этого фанатика!.. Считает, что источником жизни на земле является океан. Все вышло из океана, и все уйдет в океан. Вот его молитва.

— Да… — Бояринов покачал головой. — У вас прекрасные дети!

С фотографий, висевших на стенах, а также стоявших в латунных рамках на телевизоре и на серванте, на Бояринова смотрели известные советские артисты, с кем покойную актрису Жемчужину сводили творческие дороги: Правоторов, Бугримов, Удальцов, Собинов, Леонидов, Ливанов… Все фотографии были с дарственной надписью на лицевой стороне. И все начинались словами: «Очаровательной Наталье Николаевне…», «Милой Наташеньке…», «Солнцеликой Натали…» «Прожила небольшую, но такую яркую жизнь», — подумал Бояринов, переводя взгляд на простенок, где между неширокими, но высокими окнами висел портрет молодой красивой женщины, выполненный голубой пастелью. Бояринов вспомнил, что фотографию этого портрета он видел в театральном альбоме. Но там она была в черно-белом цвете. Бояринов стоял и не сводил взгляда с портрета. Только теперь он начинал догадываться, кто был изображен на портрете.

— Мамочка, — печально вздохнув, сказала Светлана Петровна. — Работа молодого Ларионова, вот уже третий год портретом интересуется Третьяковка. Дают приличную цену. Но я сказала детям: не прощу им и в гробу, если они продадут его, чтобы он выцветал и блёк в подвалах запасников.

С портрета на Бояринова смотрела тридцатилетняя, но уже тогда известная, ослепительная в своей яркой красоте Жемчужина, которая в роли Ларисы в пьесе «Бесприданница» игрой потрясала зрительный зал. Четко очерченные губы дрогнули в еле уловимой трепетной улыбке, а взгляд, глубокий и печальный, как бы выговаривал: «Вглядитесь в меня… В душе я чище и лучше, чем может показаться со стороны».

Остановив взгляд на золотистой косе, аккуратно и умело уложенной на голове Жемчужиной, Бояринов притаил дыхание. «Она!.. Та самая коса, которую я ищу!.. Толстая, золотистая, огромная… Если ее опустить, она будет до самых колен…»

— Вы чем-то озадачены? — обеспокоено спросила Светлана Петровна и только теперь вспомнила, что до сих пор не пригласила Бояринова сесть. — Я так расхвасталась своими детками, что не пригласила вас сесть. Пожалуйста! — Светлана Петровна показала на кресло рядом с журнальным столиком. — В ногах правды нет.

Бояринов сел, не сводя глаз с портрета Жемчужиной.

— И все-таки, как я вижу, вы чем-то взволнованы?

— Нет, нет, я просто… Все, что я сейчас увидел, очень интересно. Здесь лучшие страницы истории нашего театра. А потом этот портрет. Знаменитая Жемчужина!.. А ведь она ваша мама. Она вас родила, пеленала вас, купала в детской ванночке, проводила над вами бессонные ночи, когда вы были крохой… — Все, что в эту минуту Бояринов говорил, исходило от чистого сердца. С портрета на него смотрела тридцатилетняя красавица-актриса, а рядом с ним сидела ее дочь, седая и уже в том возрасте, когда старость заявляет о себе все неумолимей и властней.