Иван Лазутин - Последний этаж

Все совпадало, кроме фамилии. Петрова… В первую минуту это озадачило Бояринова, но тут же он успокоил себя: «Лисогорова Татьяна Сергеевна — по сцене. Петрова — это, очевидно, ее девичья фамилия. Это можно легко проверить. Неделю назад все мы писали автобиографии для заграничных гастролей. Там она должна указать свою девичью фамилию».

Бояринов выписал из ведомости все данные, касающиеся приобретения театром косы у гражданки Петровой из Тулы, поставил номер ведомости и уже хотел захлопнуть папку, чтобы передать ее архивариусу, но тот жестом дрожащей старческой руки остановил его.

— Вы не учли, Леонид Максимович, пометку карандашом. Она, мне кажется, что-то значит.

Бояринов раскрыл папку на ведомости, откуда только что выписал сведения о покупке косы. Рядом с росписью Петровой, сделанной ровным ученическим почерком, карандашом стояла пометка: «Н.Жемчужина».

— Что бы это могло значить, Серафим Христофорович? Ведь Наталья Николаевна Жемчужина умерла, если мне не изменяет память, лет двадцать назад?

— Да, это было в пятьдесят восьмом году. В августе месяце. Лето в этот год было жаркое. Гроб стоял в фойе театра. Я насчитал двадцать восемь венков, и все венки — из живых цветов. На траурной панихиде не было человека, кто бы не плакал. Очень хорошую речь сказала министр культуры. Говорила без бумажки, взволнованно.

— Серафим Христофорович, я вас спросил: что может обозначать эта приписка фамилии Жемчужиной в ведомости?

— Тут все очень просто: эту косу передали Наталье Николаевне Жемчужиной. А скорее всего она ее просто выкупила. Очень не любила выходить на сцену в казенных париках. Была страшной чистюлей. А с этой косой, — такая длинная, золотая, — она, если мне не изменяет память, играла… в «Трех сестрах». — Серафим Христофорович поднес ко рту трясущийся указательный палец и, что-то припоминая, вскинул голову, закатив при этом под лоб выцветшие слезящиеся глаза. — Совершенно верно: с этой косой она выходила в «Трех сестрах».

— Вы не знаете, у нее кто-нибудь из родных в Москве остался? — спросил Бояринов, а сам в календаре сделал пометку: «Выяснить девичью фамилию Т.С.».

— А как же?! Дочка и двое внуков. У дочки постоянный пропуск в театр. Не пропускает ни одной премьеры. Страшная театралка. А вот внуки не в бабушку пошли. В науку ударились. Старшая внучка пошла по дипломатической линии, сейчас где-то за границей, а внук океанологом на знаменитом корабле «Витязь» плавает. Лицом весь в бабушку. Давно я их что-то уже не видел. А дочка была в театре на прошлой неделе. Тоже уже почти седая. Смерть мужа здорово ее подкосила. Сейчас одна.

— А где она живет, Серафим Христофорович?

— На Арбате, в том же подъезде, где Самарин и Родыгин. Только этажом выше. При жизни Натальи Николаевны я не раз бывал у них. Ремонтировал паркет в гостиной и делал книжные стеллажи в холле. Тогда я работал мастером в столярном цехе. Я уже и тогда был немолодой. Давно это было, а как сейчас помаю: у самой температура, а она о кошках думает, как бы они без нее не были голодны.

— О каких кошках? — Бояринову вдруг показалось, что старик заговаривается.

— О!.. Лет тридцать назад, когда вы еще под столом ползали, у нас в театре жило более десяти бездомных кошек. Бывало, зайдешь к Наталье Николаевне в гримуборную, а она сидит перед зеркалом за гримом, а вокруг нее их штук шесть, причем разных цветов, все жмутся к ней, ластятся, мурлычат… Говорили, что ползарплаты тратила на них. Добрая была душа, царство ей небесное.

— Как зовут дочку Жемчужиной? — спросил Бояринов.

— Светлана Петровна. Да ее в театре многие знают. Помню ее еще девчонкой. Шустрая такая, а уж говорунья!..

Бояринов поблагодарил архивариуса за труды, вышел из-за стола, пожал его холодную костистую руку и хотел проводить до двери, но тот, как видно, не собирался уходить.

— Вы хотите что-то сказать мне, Серафим Христофорович? Неожиданно вспыхнувшая на лице старика улыбка накинула сетку морщин на его лицо.

— А вы знаете, Леонид Максимович, я ведь тоже написал в ваш альманах, и, скажу вам, не по мелочам. Ведь я в театре с тринадцатого года. Перед самой империалистической, еще мальчиком пришел в столярный цех. Правда, первые десять лет работал во МХАТе. Видел Василия Ивановича Качалова в роли Гамлета… Это было в начале двадцатых годов, был вместе с театром в гастрольной поездке по Америке и Европе. Чего только не насмотрелся!.. В каких только городах не побывал!..

Теперь Бояринов смотрел на старика, в котором он несколько минут назад видел всего-навсего до педантизма аккуратного архивариуса, совсем по-другому.