Мариам Юзефовская - Господи, подари нам завтра!

– Тимошку не трогай! Я его в обиду не дам. Это человек кристальной честности. Ты всех чернишь. Тебе своего сыночка нужно выгородить, – с внезапной злобой воскликнула Тойба, – потому что он тебе родной!

И, перегнувшись через широкий подоконник, зычно крикнула на всю улицу:

– Нюмчик! Кацап! Не прячься! Выходи! Я хочу плюнуть в твою бесстыжую рожу!

На глазах Рут рушилось то, чему она посвятила всю свою жизнь – её семья.

Едва за Тойбой захлопнулась дверь, Рут кинулась к кухонному шкафчику. В верхнем ящике, под клеенкой, поверх которой были набросаны алюминиевые вилки с недостающими зубцами, обломки точильного камня и обрывки стертой наждачной бумаги, ещё оставалось несколько пачечек денег. Она выбрала наощупь самую тощую из них. Сорвала бечевку и бумагу. Не пересчитывая, положила в карман и, прихватив кошелку, кинулась на базар. Ещё издали увидела нескладную фигуру горбуна. Было жарко, но он был в рваном ватнике. На голове топорщилась ушанка. У ног, на расстеленной в пыли газете, лежала коробка. На дне её – горстка монет.

– Подайте, кто сколько может, – выпевал горбун гнусавым дребезжащим голосом.

Поравнявшись с ним, Рут тихо сказала:

– Здравствуйте, Егор! – и вынула из кармана деньги, – возьмите!

Это вам!

Горбун отшатнулся, закинув голову, посмотрел на неё, крохотное мятое личико покрылось испариной. Придерживая шапку рукой, кинулся бежать, задыхаясь и выбрасывая вперед негнущиеся ноги. Её рука с деньгами повисла в воздухе.

– Выживают человека из города. Не дают спокойно помереть, – послышался за спиной Рут чей-то голос.

Не оборачиваясь, она побрела к воротам базара.

К концу осени Бер совсем сдал. Он почти ничего не ел и целыми днями молча лежал на кушетке, вперившись в потолок. Лишь иногда в полдень, с трудом опираясь на палку, выходил в тамбур и долго стоял там, пристально вглядываясь в подслеповатое окошко. Однажды Рут, подкравшись, выглянула из-за его плеча на улицу. Она увидела как из будки появилась Геля с сыном. Всё ещё по-юношески долговязый и нескладный, посадкой головы и походкой мальчик разительно походил на Бера. Он был одет в темный костюм и белую рубашку с вольно, по-щегольски приспущенным галстуком. В одной руке нес скрипку в добротном, обтянутым кожей футляре, в другой – букет роз. Они шли, о чем-то оживленно переговариваясь. Геля помахивала пустыми обеденными судками. Рут почувствовала, как в душе её шевельнулась глухая ревность. «Эта мука кончится только со смертью Бера», – подумала она и тут же испугалась своей злобной мысли.

– Зачем ты следишь за мной, женщина? – не оборачиваясь, тихо сказал Бер, – неужели каждая минута моей жизни должна принадлежать только тебе?

– Наверное, сегодня у Эли был концерт. Хочешь, я позову их? – пересиливая себя, виновато спросила Рут.

– Зачем? – устало ответил Бер и медленно поплёлся к кушетке.

Натянув одеяло до подбородка, закрыл глаза и чуть слышно, словно во сне, пробормотал:

– У каждого своя жизнь и своя смерть.

Бера хоронили в первых числах января. На улице дул резкий пронизывающий ветер, сыпал сухой мелкий снежок. Люди, стоящие у свежевырытой могилы, прятали лица в поднятые воротники, зябко ёжились, переступая с ноги на ногу, чуть слышно переговаривались.

Рут повернулась к синагогальному служке:

– Начинайте!

Он смущенно потупился на миг, а потом, пригнувшись к её уху, сказал:

– Этот мужчина хочет прочитать кадеш. Говорит, что сын покойного, – служка деликатно кивнул в сторону Наума, что стоял поодаль с непокрытой головой и, бросал на мать умоляюще-настороженные взгляды, комкал в руках каракулевую шапку.

– Рут, очнувшись от горестных мыслей, машинально окинула взором Нюмчика.

На миг этот человек в длинном добротном кожаном пальто показался ей чужим. Но через секунду их взгляды скрестились, и отвернувшись, Рут хрипло хрипло ответила:

– У покойного не было сына. Это кладбищенский нищий. Начинайте!

Сегодня чаша твоей жизни полна до краёв, но придёт час, она опустеет до дна. И тогда ты возопишь: «За что, Господи?» Теперь, когда Рут осталась одна, она старалась как можно реже выходить из дома. А если уж приходилось, то шла потупившись, стараясь ни на кого не глядеть. Ей всюду чудились насмешливые, косые взгляды и шепот за её спиной: «Посмотрите – это его мать». Рут сжигал стыд за Нюмчика.

Со смертью Бера между нею и дочерьми пролегло отчуждение.

Изредка и ненадолго забегала вконец измотанная Мирка, потерявшая голову от долгожданного материнства. Близнецы, мальчик и девочка, росли болезненными и капризными. А Тойба начала избегать Рут. Проходя мимо, стучала в окно, и когда Рут выглядывала, махала ей рукой: «У меня всё в порядке, мама».И тут же исчезала.