Патрик Модиано - Ночная трава

— Нужно было раньше поговорить с вами об этом… Это касается Данни…

Я взглянул на него, но он по-прежнему держал голову прямо и смотрел вперед. Я не мог понять, избегает он моего взгляда или нет.

— Я познакомился с Данни в студенческом городке… Она искала кого-нибудь, кто мог бы сдать ей там комнату и к тому же одолжить студенческий билет…

Он говорил медленно, будто пытаясь по ходу рассказа распутать, насколько возможно, очень запутанную историю.

— Мне потом всегда казалось, что кто-то указал ей на меня… Потому что иначе ей бы никогда не пришла эта идея про студенческий городок…

Я тоже часто задавался вопросом, откуда девушка вроде Данни могла узнать о существовании этого городка. Как-то раз, провожая ее вечером до того отделения почты, я спросил об этом. «Знаешь, а я ведь приехала в Париж, чтобы учиться». — Да, но на кого учиться?

— Через одного приятеля из марокканского корпуса я раздобыл ей студенческий билет и карту резидента… на имя моей жены…

Но почему на имя жены? Он остановился.

— Она боялась пользоваться собственными документами… Когда я съехал из студенческого городка, она не захотела оставаться там. Я познакомил ее с остальными, в отеле «Монпарнас»… Судя по всему, через них она смогла раздобыть фальшивый паспорт…

Он схватил меня под руку и потянул на другую сторону. Я удивился, зачем ему вдруг понадобилось так резко переходить улицу. Мы стояли перед совсем небольшим домом, и, возможно, он боялся, что наш разговор слышен из окон. На другой же стороне бояться было нечего — мы шли теперь вдоль ограды винного рынка, тонувшего в сумраке, где было еще пустыннее и тише, чем на самой улице.

— А зачем, — спросил я тогда, — ей были нужны фальшивые документы?

У меня было чувство, будто я во сне. В то время со мной часто такое случалось, особенно когда стемнеет. Усталость? Или то странное ощущение дежавю, которое наваливается порой, если опять же долго недосыпал? Все вдруг мешается в душе, прошлое, будущее, настоящее, — как на кадре фотопленки, на который сняли несколько раз. И даже сегодня, думая об улице Кювье, я вижу ее среди проулков какого-то провинциального городка, а вовсе не в сетке парижских улиц, и мне с трудом верится, что шедший рядом со мной человек и правда существовал. Я слышу далекое эхо собственных слов: «Зачем ей были нужны фальшивые документы?»

— Но зовут-то ее хотя бы Данни? — спросил я Агхамури нарочито беспечным тоном, — у меня было дурное предчувствие, и я с опаской ждал продолжения.

— Думаю, да… — ответил он сухо, — а как в ее новом паспорте — не знаю. Но это не имеет большого значения… На документах, которые я дал ей в студгородке, стояло имя моей жены, Мишель Агхамури.

Тогда я задал вопрос, о котором тут же пожалел:

— А ваша жена знает об этом?

— Нет.

Он переменился, снова став таким, каким был незадолго до этого, — и до сих пор в воспоминаниях он мне видится таким: чем-то обеспокоен и всегда настороже.

— Все это останется между нами, верно?

— Знаете, я еще ребенком научился молчать.

Меня самого удивило, как торжественно прозвучали мои слова.

— Она совершила нечто серьезное, и с нее могут за это спросить, — проговорил он быстро. — Вот зачем ей новые документы.

— Нечто серьезное?

— Об этом спросите у нее. Правда, беда в том, что, если вы заговорите с ней об этом, она поймет, что вы узнали от меня…

Ворота винного рынка были приоткрыты, и Агхамури остановился перед ними.

— Мы можем здесь срезать. Я знаю одно кафе на улице Жюсьё. Вы еще не устали идти?

Я прошел в ворота следом за ним и оказался на широком дворе, окруженном полуразрушенными постройками, точь-в-точь как на том старом кожевенном рынке. И тот же полумрак, что на пустыре, где я совсем недавно ждал встречи… Фонарь в глубине освещал белым светом еще никем не тронутые склады, а на их стенах виднелись вывески того же рода, что и на развалинах кожевенного рынка.

Я глянул на Агхамури:

— Вы не против?

Из кармана куртки я достал свой черный блокнот, и вот сегодня я читаю на его листах торопливые пометки, которые делал на ходу, пока мы двигались в сторону улицы Жюсьё:

Мари Бризар и Роже

Холмы Жиронды

Добрые алжирские вина

Погреба Луары

Либо, Маржеран и Блонд

Монастырский дворик. Плодовые настойки. Подвалы Розария

— Вы часто это делаете? — спросил меня Агхамури.

В голосе слышалась досада, будто он боялся, что все, что он решился доверить мне, не слишком меня занимает, и у меня есть занятия поважнее. Но я ничего не мог с собой поделать — в то время я был настолько же, как и сейчас, чувствителен ко всему, что хрупко и скоро исчезнет: и к вещам, и к людям. Мы подошли к большому современному зданию: внутри, в вестибюле, горел свет, а над крыльцом виднелась надпись: «Факультет естественных наук».