Борис Иванов - Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Какой оборот примут события дальше, он вряд ли уже увидит. Впрочем, его всегда интересовало лишь то, что он должен и может сделать сам. Не потому что считал себя непригодным для понимания большой «диалектики», но что толку в пересудах на ее счет. Он знает, что авторитетная мудрость не отличается от авторитетных ошибок.

Почему прямо не сказал экипажам: нам приказано умереть. Не сказал и штабной подполковник, не сказал и Махонин. Без чайной ложечки надежды что-то ломается в головке человечка. Какая разница солдату, если знает, будет убит, пробежав сто шагов вперед и сто шагов назад, от пули врага или от пули трибунала. Он ничего не выбирает. Он умирает, потому что живет в такое время.

До стрелка меньше четырех метров, но через ларингофон голос доносится, как со дна глубокого колодца:

— А Вергасов-то наш отмочил! И что он в Лушке нашел: два уха, два глаза, — заскучал стрелок на «камчатке».

— А командир что на этот счет думает? — это Пономарев.

Не время, не место и не ему такие вопросы задавать. Провел пальцем под носом, порыскал зачем-то по карманам. Увидевший его в этот момент догадался бы: никак Чугун — большой монах! Но летчик разгорячился: Вергасов — дурак, и сказать это можно про всякого, кто делает из какой-нибудь бабенки пуп мироздания. Лично он всегда удивлялся, когда какая-нибудь шустрая пустышка вертела хорошим, толковым мужиком. Другое дело «коты», которые не могут пройти мимо любой юбки. Кроме пустозвонства и разгильдяйства, у них в душе ничего не найдешь — как не мешай кочергой.

Ему повезло. Настя — кастелянша командирского общежития как-то, меняя постельное белье, рассказала, какими уловками женщины завлекают мужчин. А рассказала ему потому, что он — мужчина самостоятельный, о них, женщинах, все знает и никакими хитростями его не обведешь. За это и уважает. Слушая Настю, Чугунов удивлялся, с каким умом, дипломатией, упорством женщины охмуряют мужчин, без которых им не устроить свою судьбу, и стал сочувствовать их маневрам. Когда начался их роман, он чувствовать себя так, будто с Настей они весело кого-то провели. И даже прощался с насмешливой лаской. Обещал писать. Но так и не написал, потому что не знал слов, которые продлили бы эту игру. Нет, ему повезло. Вспоминая прошлое, он не чувствует себя обделенным на пиру жизни.

— Командир, справа внизу немцы.

На других «пешках» также заметили противника — жестикулируют. Четыре чуть видные серебряные черточки идут одним с эскадрильей курсом. Взглянул на показатель скорости.

— Не волнуйтесь, соколы: мы им не «ТБ» и даже не «СБ». Через полторы минуты они растают за нашей кормой, как Балеарские острова. Но на время изменим курс, а то приведем поганцев к переправе на своем хвосте. Штурман, просигналь Самоцветову наш маневр.

Что такое! На «семерке» машут руками! Там требуют держать прежний курс. Неужто рыцарь гарнизонной службы берет руководство полетом на себя! Я не дам вам, сукиным детям, проиграть войну! Чугунов бросает «пешку» вправо, сцепился глазами со Стениным, из кабины высунул руку и показывает кулак.

Он продолжал ругаться и тогда, когда на «семерке» уже сдались: «Мало в мирное время дров наломали, они и в войне хотят свое дело продолжать! Это удумать надо — всех превратить в недоумков. И не скажи, и не рыпнись, молись на дураков… Затюкали вконец… Не покажи, что не пальцем деланный… Любит советская власть дураков…»

Уже оторвалась эскадрилья от «мессеров», уже снова был взят курс на переправу, а Чугунов все сводил счеты с начальством за дурацкие опыты над людьми. За подхалимаж. Не сразу спохватился, что ларингофон не был выключен. «Пономарев, что же вы меня не пнули, мол, прекращай поливать… А верно, слух идет, что у меня х… характер?»

— С чего это вы, командир! — вежливо отозвался штурман.

— Так, для ясности.

— Сказать, товарищ лейтенант? — это включился в разговор стрелок.

— Говори смелее, над переправой будем через пять минут.

— Скажу как на духу.

— Не пугай! — полусерьезно всполошился Чугунов.

Все трое рассмеялись и про вопрос забыли.

Вот чему нас жизнь научила: смеяться, когда приходит ТОЩАЯ ТЕТЕНЬКА С КОСОЙ. И за этот урок, дорогая, спасибо.

— А между прочем, лейтенант, у поэта не Балеарские, а Азорские острова.

— Куда меня угораздило попасть — в компанию ученых мужей!.. Начинаем снижение.

Чугунов покачивает крыльями. Начинается перестроение в осевую линию. Стрелок ругается: кто-то там чуть не сшибся с соседом.