Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Пока дробь сыпалась дождем на тростник, а Микотайт считал круто падающих к земле уток, с шоссе на деревенскую улицу свернул автомобиль. Узкие полоски света, пробивавшиеся из прорезей на закрытых чехлами фарах, казалось, ощупывали камни мостовой, подпрыгивали на выбоинах, направляя свои лучи на давно не крашенные изгороди. Автомобиль в этот час в Йокенен - в этом уже было что-то необычное. Машина медленно въехала на дорогу, ведущую в поместье, развернулась по широкой дуге, надолго исчезла, потом почти шагом вернулась на улицу деревни. Остановилась. Фары погасли.

Микотайт связал мертвых уток за шеи и перебросил через плечо. Он молча шел рядом со старшим лейтенантом, в то время как собака носилась по мокрым лугам. Из сумерек выросли очертания автомобиля. Вспыхнула спичка. Погасла. Возле машины неподвижно, как каменные столбы ограды парка, стояли две фигуры.

- К вам гости, - сказал Микотайт.

Старший лейтенант остановился, свистнул собаку, гладил ее мокрые висячие уши, на удивление долго играл с ней, раздумывая, не стоит ли всадить этим гостям в лицо заряд дроби. Не имело смысла. Или просто повернуться и пойти стрелять уток. Не имело смысла. Или кружным путем пробраться в конюшню, оседлать лошадь и ускакать отсюда. Не имело смысла.

Одна из теней отделилась от машины и медленно приблизилась. Он в форме или в штатском? Только совсем вблизи Микотайт рассмотрел черный мундир с черепом и костями. "Да ведь это доильщик Август", - подумал Микотайт.

Но он ошибся - эти в черной форме все были похожи один на другого. Человек держал в руке пистолет.

- Мне поручено арестовать вас, - сказал чужой голос.

От машины отделилась и вторая тень.

- Сколько времени вы мне дадите? - спокойно спросил старший лейтенант.

- Нисколько.

Заработал мотор.

- Идите к моей матери, Микотайт. Скажите ей, что меня вызвали по службе.

Он повесил ружья на шею камергера. Перед старшим лейтенантом открылась дверь машины.

- Благодарю, - сказал старший лейтенант и сел на заднее сиденье.

Когда машина тронулась, собака, заливаясь лаем, бросилась следом, кидалась на колеса, выла, скулила, не отставала до самого трактира и сдалась только, когда машина выбралась на шоссе и прибавила скорость.

- Преданное животное, - сказал один из приехавших в машине.

Пахать. Поднять дымящуюся землю под новый посев...

- Ты мучаешься, а кто знает, будем ли мы убирать урожай, - говорила тетя Хедвиг.

- Но сеять надо, - отвечал дядя Франц. - Если землю не вспахивать, она зарастает. Кто-нибудь уберет.

Дядя Франц и поляк Антон делали с плугами круги по картофельному полю на границе с Вольфсхагеном. Лемех плуга то и дело выбрасывал из земли глубоко лежавшую картошку. Антон наклонялся, подбирал картофель в карман и сбрасывал его в большую кучу в конце поля. Ничего не должно пропадать. По свежевспаханной земле прыгали трясогузки и последние скворцы, со стороны леса медленно плыли первые вороны, застывали, отдыхая, на ивах и затем приземлялись на свежевспаханную ниву.

Антон остановился посередине пашни. Намотал вожжи на рукоятку, поднял с земли клочок бумаги и стал рассматривать его со всех сторон. Не умея читать по-немецки, он отнес бумагу к дяде Францу. Это была грубая, с опилками, бумага, размокшая под дождем и снова высушенная солнцем. Внизу нехватало угла.

Мужчины и женщины Германии!

- было напечатано жирным шрифтом по верхнему краю.

Война проиграна!

Красная Армия идет!

Она освободит вас от преступника Адольфа Гитлера.

Хватит проливать кровь!

Приближается день...

Продолжения не было, здесь был оторван угол. Листовка была обрамлена бордюром из вьющихся роз, как в садовой беседке. По понятиям офицеров русской пропаганды это, наверное, должно было соответствовать немецкому духу. Антон посмотрел на затянутое облаками небо.

- Ву... ву... ву... - смеялся он. Антон понимал, в чем дело. Русские швейные машинки разбросали это послание во время своих ночных полетов над Восточной Пруссией. Но он вдруг перестал смеяться.

- Когда придет Красная Армия, мне нужно домой в Польшу. Они расстреливают всех поляков и русских, кто работал у немцев.

Дядя Франц не думал, что все будет так плохо, как казалось Антону, но все-таки сказал: - По мне так, пожалуйста, езжай домой, но сначала ты должен мне помочь с посевом. Сеять нужно. Нельзя нашу землю бросить просто так.

Антон это понимал.

- А что делать с этой бумажкой? - спросил, спустя некоторое время, дядя Франц.