Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

- Всему конец... всему конец, - в задумчивости повторяла слепая бабушка.

- А мне всего только тридцать, - продолжала мать Петера и вытаскивала из шкафа выходное платье.

Но слепая бабушка ее больше не слушала. Она пела "Поставь нас на пути своя" и "Иисус моя опора".

Когда мать надевала белое летнее платье в голубой горошек, Петер находил ее весьма хорошенькой. Он пробирался вокруг дома, чтобы посмотреть, как она отъезжает. Вытаскивал для нее велосипед из сарая и накачивал шины. Обычно она, уезжая, что-нибудь говорила Петеру вроде: "Ты уже сделал уроки?" или "Не забудь помыть ноги, Петерка" или "Дай бабушке чего-нибудь поесть".

До предместья Дренгфурта езды было не больше получаса. Там она поворачивала на поле, на котором организация "Тодт" за какие-то четыре недели соорудила дюжину бетонных хранилищ, каждое величиной с вокзал. Корпуса распластались по земле и снаружи выглядели, как невозделанное поле. В них хранился запас продовольствия для прекратившей свое существование группы армий "Центр": сыр, копченая колбаса, сухари, мармелад, сладости, горох, чечевица.

Часовой ее уже знал, поднимал шлагбаум и пропускал на территорию склада. Обычно она ехала к фельдфебелю Роберту, но иногда Роберт посылал ее и к кому-нибудь другому. Все они жили на этом поле среди банок с сыром и сухарей и изнывали от скуки.

Она долго не задерживалась. Утром на работу. Надо рано вставать. Только по субботам она оставалась в Дренгфурте подольше. Перед отъездом в обратный путь (с запасами группы армий "Центр" на багажнике) она останавливалась выкурить с часовым у входа по сигарете. Это тоже была новая привычка курить. Слепая бабушка ничего об этом не знала, но Петер однажды застал мать за курением в спальне. Он только улыбнулся и молча вышел.

Пока дымила сигарета, она разговаривала с часовым о том, о сем. Может быть, скоро это пойдет на фронт, может быть, обратно в рейх - в наши ненадежные времена мыслимое будущее продолжается всего неделю. Хорошо, что над домами сияет луна. Из-за русских разведчиков ей вечером нельзя включать фонарь велосипеда. Петер не засыпал до возвращения матери. Дожидаться ее стало у него привычкой. Потому что стоило того. В этот раз она привезла ему десять трубочек с леденцами.

В тот предвечерний час солнце мягко сияло над Восточной Пруссией. Не было мучительного зноя. Белые облака, приплывшие от Фришской лагуны, остановились отдохнуть над мазурскими лесами, а потом отправились дальше в бескрайнее чрево России, не обращая внимания на границы и линии фронта. Белые облака и над штабом верховного командования в лесу Мауэрвальд и над ставкой фюрера. И в этот мирный день, когда зрелые колосья застыли в ожидании треска жаток и звона отбиваемых кос, в этот день кто-то попытался выкурить волка из его норы. В глубине Восточной Пруссии что-то треснуло, как раскат грома. В Йокенен никто не слышал взрыва в кабинете, увешанном военными картами, но в Растенбурге задрожали стекла, а в Ангербурге думали, что среди Мазурских озер идут учения тяжелой артиллерии. Целый день никто не знал, что взлетело на воздух в двадцати километрах к юго-востоку. Вплоть до пятичасового выпуска последних известий:

"Сегодня на фюрера было произведено покушение с применением взрывчатого вещества. Из окружения фюрера при этом пострадали... Сам фюрер отделался легкими ожогами и ушибами. Как и намечалось, он принял итальянского дуче".

В ночь с 20 на 21 июля волк вещал из своего логова резким, хриплым голосом, с угрозой и сильнее, чем когда бы то ни было, нажимая на "р": "Ничтожная клика обуреваемых тщеславием, утративших совесть офицеров-предателей устроила заговор... безжалостно покарать... вырвать с корнем..."

Искоренение началось, когда вечернее солнце еще сияло над мазурскими лесами. И надо же, чтобы такое случилось в Восточной Пруссии! Было немало наивных, честных людей, которые этого стыдились.

- Мы, немцы, никогда не выиграем войну, если не будем держаться вместе, - сказал, полный отчаяния, камергер Микотайт, позвонивший Штепутату из поместья.

- Боженька этого не допустил, - заявила старая Марковша.

- Да, это похоже на чудо, - подтвердила Марта.

Возбужденный Герман помчался через выгон. Он нашел Петера, жующего семечки, в траве у шлюза.

- Хотели убить Адольфа Гитлера, - выдавил он, запыхавшись.

Петера это, похоже, не очень волновало.

- Что, война кончилась? - только и спросил он.

Этого никто не знает, кончилась ли война. Да и не это сейчас главное. Фюрер жив, этого для Германа было достаточно. Он был настолько жив, что пять дней спустя в Штепутатовом "Вестнике законов" появился его указ о тотальной войне, который уже действительно все подчинил окончательной победе. Первой жертвой ревностного поиска предателей-заговорщиков оказался дорожный обходчик Шубгилла, который по ходу службы объезжал с метлой и лопатой сильно укрепленный лес Мауэрвальд и был задержан патрулем СС. Растерявшийся Шубгилла не придумал ничего лучшего, как дать им номер телефона Штепутата. Гнусавый начальник эсэсовцев на самом деле позвонил Штепутату и получил подтверждение, что Шубгилла всего лишь безобидный подметатель шоссе из Йокенен.