О. Генри: Рождественский подарок Дика Свиста

— Ступай к мистеру Уэсли, скажи, пусть разыщет Ривса, Мориса и еще с десяток мужчин поздоровее, на которых можно положиться, и немедленно идет с ними сюда. Пусть люди захватят оружие и побольше веревок. И скажи, пусть поторопятся.

Затем плантатор вслух прочел содержание записки:

«Хозяену дома. Тут на пустыре около дороги где кирпичи навалены пятеро бродяг кроме миня. Они грозят ривальвером понял и пришлось придумать такой способ связи. Два типа пашли паджигать трасник за домом и кагда ваши рибята пабигут пажар тушить все кодло хочет аграбить дом и увести манету что вы привезли понял? Шевелитесь понял? Малявочка выранила чулок на дарогу. Передайте ей веселого раждества как ана мне пажилала. Сперва сцапайте бандюг на дароги патом пришлите вызвалить миня ваш Дик Свист».

В течение следующих получаса в поместье Бельмид наблюдалось бесшумное, но быстрое маневрирование, в результате которого пятеро угрюмых отталкивающих бродяг были схвачены и надежно заперты в сарае, где им предстояло дожидаться следующего утра и возмездия. Другим результатом было то, что гости мужского пола удостоились безусловного восхищения женской половины общества за доблесть и героизм. И наконец, еще одним результатом было присутствие героя, Дика Свиста, сидевшего за столом плантатора. Он угощался яствами, о которых прежде и не слыхивал и которые ему наперебой предлагали восхищенные женщины, все, как одна, до того красивые и «шикарные», что только набитый едой рот мешал Дику присвистнуть от удивления. Его заставили подробно рассказать о столкновении с злодейской шайкой Гарри Бостона и о том, как он ухитрился написать записку, обернуть ее вокруг камня и положить в чулок; о том, как он затем, улучив минуту, раскрутил свой метательный снаряд и пустил его в одно из ярко светящихся окон обеденной залы.

Плантатор поклялся, что Дику никогда больше не придется скитаться по дорогам, что такая честность и доброта должны быть вознаграждены, а долг благодарности должен быть оплачен. Разве не спас он их от значительного и неизбежного материального урона, а быть может, и от еще большего несчастья? Он заверил Дика, что почтет за честь взять его под свою опеку и что ему немедленно подберут посильную работу. Плантатор также намекнул, что со временем он может рассчитывать на самые доходные и почетные должности, какие только есть на плантации.

Но теперь — было ему сказано — он, верно, устал, и прежде всего необходимо позаботиться об отдыхе и сне. Хозяйка что-то приказала слуге, и Дика Свиста провели в комнату, находящуюся в том крыле дома, которое занимали слуги. Спустя пять минут к нему в комнату была принесена цинковая ванна с водой, которую поставили на пол на подстеленную клеенку. Затем бродягу оставили одного.

При свете свечи Дик осмотрел комнату. Здесь стояла кровать с аккуратно откинутым покрывалом и белоснежными простынями и подушками. На полу лежал потертый, но чистый ковер красного цвета. Был тут еще туалетный столик с Наклонно висящим зеркалом над ним, умывальник с цветастым кувшином и чашей, два или три стула с мягкой обивкой. На небольшом столе лежали книги, бумаги и в кувшине стоял букет срезанных утром роз. На вешалке висели полотенца, на белом блюдечке был приготовлен кусок мыла.

Дик Свист поставил свечу на стул; шляпу он аккуратно положил под стол. Удовлетворив свое любопытство трезвым осмотром, он снял куртку, сложил ее на полу у стены, подальше от неиспользованной ванны с водой. Затем, положив куртку под голову вместо подушки, Мои с комфортом растянулся на ковре.

Когда назавтра, в утро рождества, первые проблески рассвета замерцали над болотами, Дик Свист проснулся и инстинктивно потянулся за шляпой. Потом он вспомнил, что прошлым вечером Фортуна запутала его в своих юбках. Он подошел к окну и поднял его, чтобы дыхание морозного утреннего воздуха остудило его лоб и прояснило память о вчерашней удаче в его сонном мозгу.

И вдруг через окно до него донеслись устрашающие звуки, которые поразили его настороженный слух.

Работники плантации, стремясь поскорее разделаться с сегодняшним укороченным уроком, спозаранку были уже на ногах. Грозный шум страшилища Труда сотрясал землю, и бедный, навсегда переодетый в лохмотья принц, скитающийся в поисках счастья и попавший в заколдованный замок, стиснул руками подоконник и задрожал.

Из глубины завода доносился грохот выкатываемых бочек с сахаром и, подобно звону каторжных кандалов, гремели цепи, когда погонщики досаждали мулам своими подбадривающими проклятиями. Маленький, норовистый, похожий на игрушку паровичок с составом платформ пыхтел и дымил на узкоколейке, ведущей от плантации к станции. Толпа суетливых, кричащих, торопящихся работников, смутно различаемая в полумраке, нагружала платформы недельной выработкой сахара. То была поэма или, нет, скорее, эпос или трагедия на тему труда, этого проклятия мира.