Геннадий Комраков - Прощай, гармонь!

Кучеренко догоняет нас на красном резиновом клиппер-боте. Не поймешь этого Кучеренко: то ли трусит, а может и впрямь верит, что оттого, что он в опасном месте будет командовать, нам полегчает. Как шивера сердитая или порог, он шмыг — и на берегу. И разоряется оттуда, руководит…

Волю почуял Ромка Москвин, за гармонью полез. Гармонь достает, а сам на берега глазеет: красивые у Куланапки берега.

— Жалко пленки нет, запечатлеть бы торжественность момента, — говорит Ромка.

Кроме гармони, таскает за собой Ромка бесполезную машинку — старенький ФЭД. Бесполезную потому, что пленки у него нет. И нигде этой самой пленки нет.

Достал Ромка гармонь, подул поверх мехов, слегка по ладам прошелся. На воде звук далеко летит, услыхали на других плотах. Кричат: песню давай! А Ромке что — песню, так песню. Сроду Ромка Волги не видал, а песни про Волгу страсть как хорошо поет. И вообще, хороший парень Ромка! Побольше бы таких — веселее на свете жить было бы.

Кучеренко к нашему плоту подплыл, важный опять, сейчас нудить станет. Почему, мол, команды не слушали?

— Как у вас, все в порядке? — спрашивает Кучеренко.

— Лады!

— Держитесь к берегу, ночевать будем.

Чудно, ничего не сказал Кучеренко! Видать, и сам рад близкой жилухе. Эх, завтра Джеляда!..

…Вот тебе и Джеляда. Зачем она нам такая? Радиограммы денежной нет. А без радиограммы прощай тушенка и сгущенка, прощай сухая картошка. Без радиограммы нам ничего не дадут. Уж такой закон в экспедиции: денег не платят. Работай до седьмого пота, а денежки — тю-тю, осенью получишь. Что съешь, что выпьешь — при расчете вычтут. Купить что — пожалуйста! И опять без денег. Запишут в ведомость и все…

По уговору, должна в Джеляде нас радиограмма начальника партии ждать: перечислено, к примеру, пятьсот, отоваривайтесь… Это значит, что в магазине или прямо на перевалочной базе мы можем нахватать всякой всячины ровно на полтыщи целковых. Эх, Джеляда, Джеляда!.. Прилепилась у самой воды, радиостанция антеннами ощетинилась, склад, магазин да с десяток домиков. А километрах в двух от поселка колхоз оленеводческий. Вот и вся жилуха.

В палатке тоска. Ждали. Пластались у гребей до потемнения в глазах. Надеялись. Через перекаты чуть ли не на себе плоты перетаскивали. Думали в Джеляде отдохнем, погуляем. А теперь жди радиограмму.

В палатке тоска. Кучеренко ушел с партией связываться, узнавать, почему деньги не перечислили. Мы сидим, время убиваем. Куда пойдешь?

— Сыграй, Ромка.

— Не хочется.

— Сыграй, не дури.

И запел Ромка:

Когда Ромке тоскливо, он всегда эту песню поет. Да как поет! Ребята приуныли. Федя Каштанов ружье чистит. А зачем? Пороху осталось на десяток зарядов. Сашка Чачиков спать завалился. Повезло человеку таким уродиться: сутками спать может… Тоска в палатке.

— Дравствуй, догор! [2] Догор — по-якутски товарищ.

Полог палатки раздвинут, у входа на корточках якут сидит. Сидит и улыбается. Чему улыбается?

— Здравствуй, здравствуй…

— Хорошо поет, однако, шибко хорошо. Гармонь хороший.

— Тебя как зовут?

— Нику. Там живу, — махнул Нику вдаль от берега. — Тордох там стоит. Олень ходит. Баба с ребятишкой сидит…

— Один олень?

— Зачем один? — удивился Нику. — Много олень! Зимой ямщик работа. Туда вожу, обратно вожу. Сейчас олень мох ест, жир для работа много надо.

— Ну, проходи, Нику, в палатку, гостем будешь. Спирта нет, чаем напоим.

— Зачем спирта нет? Новый человек идем в гости, свой спирт носим. — Нику полез за пазуху и вынул бутылку.

Вот это гость! Вот это Нику! Вот и поверь, что бога нет! Булдыгеров даже лицом изменился, как бутылку увидал. Засуетился, Федю на плот посылает — закуска нужна.

Усадили Нику в середине палатки на чистый брезент, табачком угощают. Нику улыбается, трубочку коротенькую из мамонтового бивня махоркой набил, посасывает. Просит Ромку: играй. Ромка, как бес, подергивается, пальцы так и мелькают по ладам. Нику улыбается. Видать, уютно ямщику с нами. Похваливает:

— Хороший гармонь, шибко хороший.

Выпили. Много ли нам надо? Это так только, между собой трепоток стоит: выпить бы. Каждому хочется мужиком выглядеть, таежником настоящим. Федя половину своей доли Булдыгерову отдал. Чачиков глотал, глотал — поперхнулся и все, что осталось в кружке, на землю выплеснул. Ромка выпил до конца. И Нику, осторожно вытянув губы, всосал спирт до капельки.