Юлия Лавряшина - Невозможная музыка

Забираться наверх было не трудно, ведь она лазала по деревьям с детства.

В середине ствола, где ветви были еще достаточно прочными, Лилька уселась на одну из них лицом к стволу, расставив колени. Распустив узел, осторожно завела один конец страховки за ствол и, обмотав его, убедилась, что длины хватает на то, чтобы привязаться. Только изо всех сил затянув узел, Лилька позволила себе немного расслабиться, хотя все равно лучше было не засыпать.

Теперь ей стало смешно: "Вот это жизнь у меня теперь!" Смех был недолгим: Лилька опять почувствовала себя выброшенной из круга людей. Не только тех, кого любила, но и вообще всех, раз уж она торчит на этой сосне, как сова какая-нибудь…

"А что ты хотела? — со злостью спросила она себя. — Разрушила целых четыре жизни, и после этого еще надеешься, что кто-нибудь тебя близко подпустит?"

Лилька пыталась внушить себе, что так и придется жить: в полном одиночестве и темноте. В лучшем случае, в обнимку с корявой сосной или чем-то другим, не способным до конца заменить человека. Но почему-то в это трудно было поверить…

То и дело оказывалось, что она задремала, но тело, обмякнув, оседало в сторону, и Лилька в ужасе подхватывалась. Во сне успевало что-то привидеться, но ничего не удавалось запомнить. Оставалось только ощущение чего-то неприятного, тревожного, и все это, конечно, происходило с ней.

В одно из пробуждений она обнаружила, что темнота, сгустившаяся между деревьями, пустила в себя едва наметившиеся лучи солнца. Лилька запрокинула голову: туч больше не было, и это показалось ей странным, ведь никакого ветра она не чувствовала, как же их могло снести? Или там, на их высоте, шла совсем другая жизнь?

"Я ни разу никуда не летала", — эта горькая мысль явилась, как подтверждение того, что она и прежде была лишена многого. А теперь и вовсе осталась ни с чем…

Не давая себе снова уйти в отчаяние, Лилька развязала страховку и начала спускаться, едва чувствуя окоченевшие и затекшие ноги. Во всем теле звучала разноголосица боли, а уже на земле так закружилась голова, что ее качнуло и пришлось опять прижаться к надоевшей за ночь сосне. Ладони оказались перемазанными смолой, и щеки, наверное, тоже, потому что кожу неприятно стягивало. Вся майка была в трухе и в темных, липких пятнышках.

Лилька кое-как отряхнулась, зашнуровала никем не тронутые кроссовки и начала искать ягоду. Потом вспомнила, что еще только конец мая, и в лесу ничего не найти, кроме колбы, да и той не было видно. Нарвав заячьей капусты, похожей на нежные щенячьи ушки, Лилька пожевала кисленькую мякоть и, подумав, проглотила, хотя это и трудно было назвать едой.

«Животные же едят и траву, и листья, и ничего — не умирают! — решила она. — Мне бы хоть одну лошадиную силу сейчас… Наш спорт называют лошадиным… Сашка дразнил меня "зёброй"».

Ей показалось, что за все это время блуждания по лесу и ночевки на сосне, она ни разу не вспомнила про Игоря. Разве что в тот момент, когда пожалела о том, что не взяла у него денег. Правда, это, кажется, было еще на берегу… Зато о Саше думалось постоянно, и Лилька сделала из этого неожиданный вывод, что, значит, ей хочется жить, раз она думает о том, кто был ее жизнью, а не фантазией.

"Я все время боялась, что стану неинтересна ему, раз почти ничего не соображаю в музыке. Он, конечно, научил меня слушать, и все же… Но ведь он не отказался от меня, ради какой-нибудь из тех девушек… женщин, о которых я не догадывалась… Наверное, все они были связаны с музыкой. Но, может, музыканту вовсе и не хочется делить жизнь с другим музыкантом? А писателю с писателем… А я-то думала, что с Игорем мы ближе друг другу…"

Лес больше не казался сонмом враждебно настроенных существ, готовых наброситься, стоит лишь ей зазеваться. Теперь Лильку больше занимало, чего бы поесть, и как скорее выбраться отсюда. Следовало бы сосредоточиться на втором, и, если удастся выйти, то сама собой найдется и еда, но Лилька не могла заставить себя не шарить взглядом по кустам, в поисках какой-нибудь скороспелой ягодки.

Вдобавок захотелось пить, и она прислушивалась, надеясь различить бормотанье ручья, но проснувшиеся птицы радовались солнцу так громко, что из-за их песен ничего не было слышно. Встав на колени, Лилька собрала губами росу со свежего лопуха, и поползла к следующему. Нельзя сказать, что ей удалось напиться таким образом, но стало немного легче.

Снизу лес казался особенно солнечным: верхушки сосен размякли и распушились от тепла, а березы и осины светло поблескивали улыбками и взглядами, напоминая грустную историю лесной колдуньи. Засмотревшись, Лилька забыла, что торопится, а вспомнив, уже сознательно не захотела никуда бежать, и побрела поглаживая разные на ощупь стволы.