Филиппо Маринетти - Очарование Египта [litres]

Преобладает открытая геометрия внутренностей пустыни, сплошь состоящих из кубов сфер треугольников конусов, образующих мочевой пузырь мышцы нервы. Вверху золотисто-зелёные искры венчают стены, стекающие, как кажется, вниз молочно-голубым потоком. Пылающая атмосфера плотно заполняет свинцом и горячей шерстью мои ноги и спину, пока я медленно следую в глубокую и извилистую печь крематория улочки. Впереди спутанный клубок чёрной ткани, наверное, женщина. В пыли, она бесшумно проходит мимо меня, мельком кинув взгляд сквозь узкую прорезь на своём покрывале.

Слева, театрально закутанные в грубые шерстяные одеяния, толпятся арабы, как будто явившиеся из волшебного сна; там стряпают: бульон из костей, мясо, кус-кус, бобы, морщины, шерсть, пот, навоз. Всё подаётся на блюде, в ослепительной нише в стене.

В вышине перевёрнутый кратер солнца низвергает вниз смертоносную лаву, которая загоняет меня в ловушку в дальнем углу кафе: вместо желанной свежести я получаю вонь мух и тошноту от плесени прогорклого масла, корицы, ванили, акации каррубы, 59бобов, пота, ладана, аммиака, аниса, жасмина и клоаки. К счастью, чашка вербены увлажнила мой раскалённый мозг между позвякиванием посуды и тунисско-французским голосом, рассказывавшим:

– Первая часть фильма разворачивается в маслянистых водах Нила на дахабие, вторая между двух громадных тюков хлопка, нагретых августовским солнцем, а третья – в Константинополе. Это оригинальный и шумный город. Очень громкий и звучный! Каждое утро нас будили весёлые голоса буйволов, кур, ослов, коз, коров. Большая гостиница, расположенная отвесно, над расположением кочевников, чьи просторные дворы забиты сеном, отходами, собаками, верблюдами, гусями, голубями. Изящные аисты возвышаются на красной черепице низких крыш, которые, как кажется, пережёвывают и выплёвывают наружу караваны домашней скотины и пыльные лоскутки людей, еле волочащих ноги. Великолепная панорама, подходящая буквально для всего! Мы достигаем кинематографического эффекта посредством массы кривых, с пятнами бирюзовой краски лачуг, высовывающихся слева, за круглым виадуком, закреплённом на изящных арках. Главная сцена разворачивается в автомобиле, мчащемся на огромной скорости по этому виадуку, спускающемуся в глубокую долину, где лиловый дым медленно поднимается над покрашенными в синий цвет домами.

– Здесь трещина! – бормочет чернокожий авиатор. – Кайруан это город медленной смерти в полной жизни долине! Мне надоело поджариваться на солнце как яичница. Мне следует лететь в направлении оазисов. Вчера на заре я вылетел из Каира на своём маленьком туристическом аэроплане. Миновал Триполитанию 60и Тунис и взял курс на Эль-Канару. 61Какая воздушная пантомима! После того как две огромных волны известняка, гранита и песка колыхались передо мной в небе в течение получаса полёта, они, кажется, внезапно окаменели в конвульсиях горных ущелий. Они хотят преградить мне путь в пустыню! Однако Геракл пробил эту стену для меня, именно для меня легендарным ударом своей ноги. Я пролечу сквозь пробоину на высоте ста метров, пока десять тысяч пальм толкаются и теснятся, быстро-быстро, активизируя вращающийся зубчатый механизм их верхушек, обеспокоенных тем, как бы им избегнуть самум, и придерживаясь водной нити отеческого уэда, 62питающего их…

– В направлении Бискры 63я пролетел над колонной бедуинов земледельцев, вынужденных работать на чужой земле, чтобы иметь возможность обрабатывать свою собственную. Покачивание верблюдов, нагруженных палатками кухонной утварью детьми. На верху самых высоких из них колыхаются богатые женщины под балдахинами из красного шёлка: у каждой сбоку к седлу приторочена любимая белая курица, или белая собака мохнатая верная дремлющая. Статуи из чёрной бронзы на помпезных шагающих пьедесталах. Между складок пустыни виднеются стада белых овец, благодаря красным и лиловым пятнам, которыми помечены их головы. В поисках прохлады я наконец обнаружил уэд Бу-Саада, 64зажатый вместе со своими изумрудными садами между крепостными укреплениями из оранжевого известняка. Я приземлился перед гостиницей Эль-Каид на закате из шелковистого розового песка. Гостиница была переполнена туристами, и в оазисе, под арабским навесом в коричневую и алую полоску спалось плохо! Без красивой алжирки под боком! Крупные звёзды и полумесяц повисли низко над верхушками пальм. Сонная борьба с задиристым собачьим лаем, звоном насекомых и ночными птицами, которые ворковали и долбили кору. Однако едва луна скрылась за дюнами, как райские наслаждения заполнили оазис вместе с мелодичным бризом, который привёл в движение бесчисленные перья пальм; все они, занятые тем, чтобы вновь и вновь целовать друг друга, сладострастно разносили полифонию сладчайшего шелеста и лёгкого обманчивого потрескивания. Кильватерные струи на море? Дождь и град под сурдинку? Несмотря на усталость, моё растроганное сердце бодрствовало как единственный островок в этом бескрайнем океане блаженных листьев. Я продолжил полёт среди криков и косых лучей солнца, напоминавшего гнездо красных огненных птиц. На металлических губах полётных приборов заря оставила полоски клубнично-ванильного мороженого.