Ибрагим Рахим - Судьба

— И за твои, — сказал Бардаш.

— Смеешься?

— Нет. За будущие. Как живешь?

Хазратов поставил рюмку, повертел ее за ножку, не заметив, как плеснулись на стол капельки, подумал, что ответить? Если бы не старые навыки, он давно бы, как некоторые городские «интеллигенты», соскочил с натертой спины коня и пешком удрал в город… В конце концов он какой никакой, а инженер… Служба нашлась бы… Все кругом развивается! Но старые навыки не давали ему паниковать… Хотя их сейчас не любят. За них ругают…

— Трудно сейчас, — пожаловался он искренне, как не сказал бы Бардашу никогда раньше. Он и сам себе удивился — ведь ему раньше никогда не бывало трудно! — Колхозники не такие тихие и безобидные, какими были… Все умные стали… Перед всеми держи отчет… Все недовольны председателем. Сверху контроль — снизу критика, снизу контроль — сверху критика, все время ты под огнем, или крутись или ложись, как на войне!

— Крутишься?

— Как всегда, когда денег мало… Тракторы жрут средства, не разжевывая. Запасных частей нет. Удобрения обходятся дороже золота. За счет животноводства думаем развить хлопководство, а потом за счет хлопководства подтянем животноводство.

— Ну, раз шутишь, значит, еще не так плохо…

— Плохо, — сознался Хазратов. — Я думал, все течет, все меняется. А вот деньги текут, но ничего не меняется.

— Тебе подсказывали, как деньги тратить…

— Хотелось сразу показать, что дела пошли вперед…

— Надо, чтобы они действительно пошли вперед, тогда все сами увидят…

— Легко говорить!

— У тебя есть предложение? — спросил Бардаш. — Есть выход?

— Есть, — ответил твердо Хазратов. — Колхоз «Бахмал» сделать совхозом…

— Председателя колхоза — директором, чтобы ему никто не мешал командовать, — договорил Бардаш. — А свои заботы свалить на шею государства… Эдак и совхозу не сдобровать… Думаешь, если один палец отрубить, другой вырастет длиннее? Рука сильная, когда все пальцы здоровые. К тому же, управляя колхозом, люди учатся демократии, учатся коммунизму.

— А я на пороге коммунизма упал и ударился, значит, головой об этот самый порог? — горько усмехнувшись, проговорил Хазратов. — А ведь я не хотел…

Бардаш смотрел на него в упор и поглаживал подбородок. Хазратов осекся и сказал:

— Не так начал…

— Скажи сам колхозникам это, Азиз. Они поверят.

Со слезами в комнату ворвалась Джаннатхон и выкрикнула:

— У нас дети! Вырастили бы вы сами пять-шесть человек!

— Уйди! — велел Азиз. — А если хочешь слушать — сядь здесь и слушай.

Она смутилась, вобрала голову в плечи, тихонько подтерла вокруг его рюмки и ушла неслышными шагами. Только пол проскрипел.

— Думаешь, я скажу им — и все сразу пойдет легко?

— Нет. Если б было легко, зачем бы тебя сюда прислали? — пожал плечами Бардаш. — Но чем труднее, тем ближе держись к людям. Не отказывайся от их помощи Сам говоришь — они умные…

Хазратов долго молчал, глаза его опять смотрели куда-то вдаль, он что-то вспоминал, и, казалось, забыл, что здесь Бардаш. Потом встал, достал какие-то листки из комода.

— Не думай, — сказал он. — Вот, я уже написал в райком о своих ошибках… Признаю, что отстал от жизни… Да, да! Если вода застоится, она портится! Она должна течь! Течь!

Он говорил так, как будто Бардаш не понимал этого, а он его учил. Он кричал и все тыкал листки в руки Бардаша, но Бардаш не взял их, не стал смотреть.

— Смешные мы люди, — сказал он, закуривая. — Виноваты бываем перед людьми, а винимся перед начальством… Может быть, это и заметней, но не так слышно. А?

Хазратов стал медленно сворачивать свои бумажки.

— Ладно, — сказал он. — Я скажу все колхозникам. Сам. А они мне поверят, как ты говоришь?

Глаза Бардаша одобрительно смягчились и потеплели.

— Верить, не верить — жизнь покажет…

Он был прав.

Этот роман кончается, читатель, но ведь жизнь продолжается.

Газ уже стучался в Каршинские ворота Бухары. Известно, что люди, строившие Бухару, не думали об автомобилях. Тем более не думали они о трубах газопровода. Газ подстегивал мысли о реконструкции старого города, где улицы вились, как тропинки, и напоминали безводные арыки под высохшими деревьями…

Ягана, которой не сиделось дома, ходила смотреть, как над лабиринтом обреченного жилфонда прошлых веков строили висячий газопровод. Трубы пробегали над крышами, над перекрестками. Газ, как говорил Бардаш, никого не обходил своей заботой, но эти каркасы летучих труб словно отчеркивали и запаковывали ненужную старину для отправки в багаж памяти. История с ней прощалась… Еще недолго…