Михаил Воронецкий - Новолунье

— А откуда он к вам попал? — уже серьезно спросил Ларька. — Дядя Егор-то? Да наш, деревенский. Он мало здесь живет. Зимой только. А летом по договорам работает. Плавит лес в Минусинск, а то и прямо в Красноярск.

— А поглядеть его можно?

— Вот чудак. А зачем я будил тебя?! Искупнись, и пойдем. Отец вон чуть свет к нему ушел, а все нету. У них всегда так. Как сойдутся, ну и пошли... Все про тайгу вспоминают.

Мы вышли на улицу; хотя было еще рановато, но уже жарко. Это потому, сказал я Ларьке, что на улице один ряд избушек, а другая сторона улицы обрывается в Енисей. Солнце, едва показавшись из-за далекого хребта на том берегу, сразу начинает припекать. Избушки в деревне старые, с односкатными ветхими крышами, с просевшими неровно в потрескавшихся пазах заплотами. Ларька глядел на эти постройки, и ему, наверно, не верилось, что деревне уже сотня лет, как рассказывал я ему вчера. Казалось, люди строились наспех, лишь бы какое-то время перебиться, да так и остались по каким-то причинам здесь надолго.

Это тем более чудно Ларьке, что он сразу же заметил под берегом много хороших бревен. Бревна всюду лежали и на берегу, потемневшие от времени, а кое-где уже начавшие гнить. Бревна эти лежат тут вместо скамеек.

На одном из таких бревен, у заплота, и сидели мой отец и дядя Егор. Рядом с отцом дядя Егор в глаза только и бросался своими морщинами. К тому же было видно, что он сильно устал, не выспался и поглядывал на моего отца как-то удрученно.

Я понял, о чем думал Ларька, глянув сбоку на тупоносое белесое лицо дяди Егора. Мне стало обидно за дядю Егора, и я присел рядом на бревно. Дядя Егор подвинулся, хотя на бревне места было достаточно и для меня, и для Ларьки. Он оглядел нас повеселевшими влажными глазами, поерошил свои короткие бесцветные волосы, сказал:

— Вытянулся Минька. А тот чей же?

— Гость, — сказал добродушно отец. — Погостить приехал. Валькиных соседей сынишка. Познакомились с Минькой, когда он со Степанидой тетку Дарью проведать ездил, и вот нынче за Гошкой увязался сюда.

— Гошка-то че сюда? — помолчав, спросил дядя Егор.

— Проездом. В командировку на Майну. Да и посмотреть приехал, как живем. Переезжать сюда агитирую.

— A-а. Кем он там?

— Шофером. На Майне-то рудник ликвидировали. — Отец, видимо вспомнив что-то, усмехнулся, покрутил головой: — Чудак-человек этот Гошка. Выпили вчерась немного, он разомлел, возьми да и ляпни: глянется, мол, у вас, да скучно, говорит. Скучно! А ты бы поглядел его бабу, Вальку. С такой скучать — стало быть, и мужиком совсем не быть. Ну, Анна наша и рада, дом свой посулилась тетке Дарье отписать. Все лучше, чем заколоченный бросать.

— А куда она?

— К сыну. Женился, к себе зовет.

— А Гошка-то как?

— Гошке что, материн дом просвистал, когда на Урал уезжал, а тут опять дом с неба свалился. Думает следующей весной переезжать.

— Ну, это еще на воде вилами писано. Как еще баба взглянет.

— Валька-то? Валька хоть теперь.

— Что так?

Отец глянул на нас через голову дяди Егора. Но я, предвидя такой оборот, сделал вид, что рассматриваю далеко в верховьях пересекающую Енисей лодку и в разговор не вслушиваюсь. А Ларька и в самом деле глазел по сторонам, отыскивая, чем бы развлечься.

— Понимаешь, — понизив голос, заговорил отец,— сплетни там про нее всякие пускают.

— Дыма без огня не бывает.

— Да не-е… Это еще до Гошки было. Прежняя Гошкина невеста узнала, что она с шофером гуляла, когда в Казанцевой на стройке работала.

— Мало ли что.

— Ну. Да ведь на каждый роток не накинешь платок. Вот и решается.

— А что, — потер коричневую, изъеденную мошкарой тонкую шею дядя Егор, — здесь жить можно. Я вот тоже решил: нонче лето прокантуюсь — и шабаш. Денег заработал на старость, да и пенсия должна быть хорошая. Осяду тут до последу. Станем с тобой рыбачить.

Отец докурил папиросу, отшвырнул окурок на дорогу, заросшую травою-муравою, сказал:

— Не-е, Егор. Мне рыбу удить еще рано.

— А что?

— В колхоз пойду. Чабанить. На днях иду отару принимать. — Это че так? Смолоду все в председателях ходил, а теперь рядовым на отару…

— Ты меня, Егор, не первый год знаешь. Я все могу, — сказал отец, и они оба с дядей Егором засмеялись

Я хотел было толкнуть Ларьку, чтобы податься куда-нибудь, как из ворот своей избы вышла тетка Симка и направилась к мужикам. Большая, грузная, не поправляя сбившегося на ухо платка, она остановилась против дяди Егора и, размахивая полными и загорелыми до черноты голыми руками, закричала: — A-а! Явилась, душа на костылях! И сидит себе как кум королю! И как только глаза твои бесстыжие на меня смотрят и не лопнут?