Питер Тейлор - Вызов в Мемфис

И все же по дороге к дому Жозефины, который был еще в двух коротких кварталах и откуда Жозефина предложила отвезти меня в аэропорт, я провел новые сравнения между их помощью в побеге Джорджи на войну и на гибель и их помощью в моем побеге в Нью-Йорк — и возможными последствиями. Конечно, в мире не было еще дочерей, настолько преданных отцу. В каком-то смысле они посвятили ему всю свою жизнь. Но возможно ли, что больше они преданы благополучию своих братьев, чем отца? Конечно же, я знал, что это вздор! И все же казалось, что если речь заходила о наших с Джорджи интересах, то сестры были готовы тайком выступить против отца. Бетси отвезла Джорджи в форт Оглторп, чтобы он поступил в воздушные силы. (Я в то время служил в штабе приемного центра и видел документы, подтверждающие, что он доброволец, а не призывник.) Потом Жозефина еще два дня лгала отцу о местонахождении Бетси и Джорджи. Они были готовы помочь Джорджи, даже при его очевидном желании погибнуть на войне. И не знаю, чем еще в жизни они так неприкрыто погрешили против воли отца — не считая, разумеется, переезда из-под его крова в собственные отдельные дома. (Уверен, если бы они переехали жить вместе, отец не был бы так оскорблен.)

В то последнее утро Жозефина ждала с чеком, который поддерживал меня все первые полгода в Нью-Йорке, и с письмом от своего нью-йоркского делового партнера, предлагавшего съемное жилье на Макдугал-стрит за приемлемые деньги. Более того, когда мы присели на несколько минут в ее гостиной, она пообещала — самым деловым тоном, — что не только поможет Бетси успокоить отца и все растолковать бедной матушке, но и займется упаковкой и отправкой моих книг, как только у меня будет для них место. Затем она спросила:

— Могу ли я еще чем-либо помочь?

Боюсь, ответил я простодушно, как мальчишка:

— Мне понадобится больше одежды, — и поднял свою сумку. Ее тронула эта просьба, и она поцеловала меня в щеку. Уверен, в этот момент она видела меня каким-то несчастным сироткой.

— Просто пришли список, Филип, — сказала она. Затем мы вышли, сели в машину, и она отвезла меня в аэропорт. В перелете до Нью-Йорка я поймал себя на том, как снова и снова думаю обо всем, что знаю и помню о несчас­тьях обеих сестер в печальные времена переезда из Нэшвилла в Мемфис. Тем утром я сопереживал им как никогда.

Как я упоминал ранее, всего через несколько недель после того, как отец взялся ходить на ужины к пожилым дамам, картина изменилась до неузнаваемости. Последовал период, когда ночная жизнь почтенного джентльмена превратилась в нечто совершенно иное. Я узнал об этом немедленно, вместе со всеми. И немедленно же стало понятно, что истории Бетси и Жозефины уже не просто развлечение. Собственно говоря, в такой момент стоило ожидать, что они могут упасть духом. Но, разумеется, этого не случилось. Напротив, свои новые истории сестры называли не просто смешными, но — по их словам — уморительными. И эти новые истории, разумеется, были уже не о вежливых званых ужинах со старыми вдовами, а о том, как мистер Джордж Карвер «выходит в свет» — так это с юмором называли Бетси и Джо, — выходит в свет с самыми разными «молоденькими девицами». (Которых всегда называли «молоденькими девицами», так что казалось, будто у них нет имен.) Согласно Алексу, эти новые истории обычно предварялись просьбой о внимании всего зала гостей, — так писал Алекс, — а не просто традиционного круга близких друзей. Собственно говоря, тогда же слушателям и обещали, что следующие анекдоты не просто смешные, но и уморительные.

Бетси и Жозефина как будто становились все более ненасытными в поисках слушателей. Как будто хотели рассказать всему свету. И ночь за ночью, пока их истории становились все более возмутительными, манера повествования как будто становилась мягче и благороднее, но в то же время громче и пронзительнее. Что вполне может быть проявлением типичного стиля леди с Юга: очевидное несоответствие между содержанием и манерой изложения. В некоторых случаях от их подачи, по словам Алекса Мерсера, у него — как правило, стоявшего на периферии их круга, — выступал холодный пот или по меньшей мере мурашки на шее. (Не могу не сопереживать Алексу как в этом, так и во многих других случаях. Думаю, я бы отреагировал точно так же, потому что во многом мы удивительно похожи. В детстве и молодости у нас словно был один и тот же темперамент; наши интересы касались искусства, а устремления — всего интеллектуального. Мы равно страдали от порою грубоватого поведения окружающих. Но Алекс, разумеется, в конце концов решил остаться дома и стать степенным университетским профессором в Мемфисском университете, тогда как я не мог не отправиться в Манхэттен, чтобы там воплотить в жизнь свою мечту стать «книжником» — это словечко я перенял у Алекса. Теперь главная разница между нами: Алекс продолжает считать себя представителем того же вида и воспитания, что и мои сестры с отцом, я же, напротив, себя таковым не считаю.) Так или иначе, казалось, будто нет ничего, что мои сестры не знали о новых ночных похождениях отца, и нет ничего унизительного или порочащего, что они хотели бы скрыть от больших собраний. И все же должен сказать, что все это время, насколько было видно со стороны, они во всем оставались терпимы к новым увлечениям мистера Джорджа. Они как будто восхищались каждым его новым шагом. И эта их реакция на все выходки оказалась для Алекса Мерсера по-настоящему завораживающей!