Лариса Федорова - Не лги себе

А я стала старше, с грустью подумала Лида, и тоже, наверное, на десять. Так почему же ему хорошо, а мне тягостно? Нет, нет, спохватилась она, все это неправда, я стала богаче. Он многому меня научил. На море научил смотреть, песни научил слушать… Только… только почему же все-таки мне хочется тех поцелуев, о которых рассказывала Вера?

Возвращались они опять в темноте, и на черной неубранной пашне таинственно желтели последние дыни. Лида была спокойна и уже не боялась, что спутник ее как-то проявит свое чувство. Одни учат любви, другие красоте. Вот и вся правда.

Михаил Никитич вспоминал Лиду долгие годы и всякий раз, когда ему не давалось задуманное, собирался ехать в лесной поселок. В тот самый, куда ведет заманчивая дорога — вдоль реки, справа.

1965

В конце марта Шурка в последний раз катался на лыжах. Снег уже рассыпался, как сахарный, и теплый ветерок свистел в ушах, когда Шурка, пригнувшись, летел с пригорка, норовя не попасть на обтаявший бугорок. Старой лыжне, казалось, нет конца, потому что в Антроповском колхозе земли хватало. Недаром именно здесь в конце войны совершил вынужденную посадку боевой самолет Ивана Брусницына.

Иван Брусницын — это Шуркин отец… А Василий Егорович, муж матери, — тоже отец. Только не Шурке, а старшим его брату и сестре. Вся эта путаница потому, что Василий Егорович погиб на фронте, и она, вдовая в двадцать пять лет, встретила на своем пути летчика Ивана Брусницына. Пока чинили самолет, он прожил у нее два месяца. Говорят, что обратно на фронт она провожала его в желтом шелковом полушалке, в праздничной жакетке и, несмотря на март, в летних туфлях, купленных еще покойным Василием Егоровичем.

Двинь-цвинь! — донеслось из леса. Шурка помчался на голос птицы. Чтобы там на тесной лесной тропинке постоять, задирая голову к посветлевшим макушкам сосны. Его всегда тянуло смотреть ввысь. За эту его привычку Да еще за отца Ивана Брусницына прозвали парнишку на деревне Шуркой-летчиком. Он не обижался: летчик так летчик, чего же в этом плохого!

Чуткая тишина вечернего леса встретила его на знакомой тропинке. Снегу на деревьях совсем не осталось. Он лежал только на земле и казался клочьями грязной ваты. Еще деньков пять, и от зимы помину не останется. Шурка опять задрал голову: где же певунья?

И вдруг сзади налетело что-то лохматое, жаркое, подшибло Шурку под коленки и, пока он пытался подняться, стало лизать его прямо в лицо.

— Бобка, пошел прочь! Да откуда ты взялся?!

Бобка покорно лег рядом. Рыжие бока его тяжело ходили. Он был чем-то похож на лису. Наверное, лукавством. И как бы в довершение этого сходства на кончике его носа белела подозрительная пушинка…

Ну, так и есть, опять он гонялся за курами!

— Это у тебя откуда? — закричал на собаку Шурка, уже предчувствуя те неприятности, какие ожидали его дома. — Ты кур треплешь, а я отвечай?!

Бобка лег на спину и поднял лапы кверху. Капитулянт он был заядлый. Тогда Шурка вздохнул, подобрал лыжные палки и помчался в деревню.

Первое, что он увидел, войдя в калитку, — это множество перьев. На крыльце спиной к Шурке сидела мать и отпаивала из блюдца странно кургузого петуха…

— Где собака?

— Так ведь живой петух-то…

— Где собака? — повторила мать уже сердито. — Или ты не слышал, что я спрашиваю.

Шурка, конечно, слышал. Но он пытался спасти Бобку, который предусмотрительно задержался на улице.

— Не шуми, — степенно попросил Шурка. — Привычка у тебя шуметь по пустякам.

Кажется, что он такого сказал? Но мать вспылила и стала упрекать его за все на свете: и за собаку, совсем не нужную во дворе, и за оторванные на ботинках подошвы, и даже за то, что он без спросу (будто ему пять лет!) убежал кататься на лыжах.

— Тебе что! — шумела она. — Ты разве о чем-нибудь думаешь? Это моя забота хозяйство вести, да еще одеть-обуть тебя надо! Вон какой дылда вымахал!

— А ты не обувай, — обиделся сын. — Я обновок не прошу.

— Может, и кормить тебя не надо?

Шурка опешил. От новых ботинок он еще мог отказаться, но от еды…

— Чего глазами моргаешь? Виноват, так и помалкивай. Всего тринадцать, а разговаривает, как взрослый. Обновок он не просит! Да с каких доходов мне их покупать? Отец притаился, глаз сюда не кажет. Люди говорят, в Москве его видели. Окликнули, а он скорей в троллейбус влез…