Миклош Залка - Осада

Петер вспомнил поручика, когда тот с саблей наголо поднимал роту в атаку. Он улыбнулся: «Этого кретина наверняка хватит кондрашка, когда ему доложат, что я смылся. Как бы хотелось увидеть, какую он при этом скорчит рожу…» Потер подсчитал, что о его исчезновении ротному доложат утром, в обед сообщат в батальон, после полудня — в полк и только вечером объявят розыск. Таков порядок, но в то же время Петер был уверен в том, что ротный никому ни о чем не доложит, по крайней мере в течение десяти дней будет хранить Мудрое молчание, считая Петера в списках роты и скрывая его дезертирство.

Но попадаться ему на глаза до конца войны было нежелательно.

Петер с удовлетворением отметил, что, собственно говоря, ему чертовски повезло с ротным. «В мире много скотов, но и среди них встречаются порой исключительные экземпляры». Петер громко рассмеялся, потом внезапно посуровел: «Ко всем чертям нужно было бы гнать всю эту нилашистскую банду вместе с ротным и им подобными. Пропади они все пропадом, кто все еще хочет продолжать эту войну».

Он опять вспомнил русского, которого встретил в воронке из-под снаряда. Петер жалел его. Если бы тот был чуточку умнее, не пришлось бы убивать его. Они договорились бы чинно, благородно и разошлись один в одну сторону, другой — в другую. Он глубоко затянулся и ускорил шаги. «Если поторопиться, то к обеду буду дома».

За его спиной, будто молнии, прочертившие небо из конца в конец, вспыхнули огненные сполохи, вслед за этим раздался громоподобный гул, а в небо все взлетали новые огненные полосы. Под Петером задрожала земля, он почувствовал ее движение даже через подошвы сапог. Он повернулся на каблуках и бросился бежать.

«Прорвались…» Он на минуту остановился, сбросил с плеча вещмешок. «Идиот…» Он был уверен, что дурак ротный выскользнет из этой катавасии даже тогда, когда поляжет вся рота. По лицу текли струйки пота. Петер даже не потрудился отбросить мешок в сторону; оставив его на середине дороги, он побежал дальше. В голову пришла мысль бросить и винтовку, но не хотелось остаться без оружия, и он нес ее дальше, высунув от усталости язык. Вскоре он окончательно выбился из сил и остановился, чтобы немного отдышаться. Земля прямо-таки ходуном ходила у него под ногами.

Спрыгнув в придорожный кювет, Петер растянулся на его дне. Потом достал табакерку и начал крутить цигарку. Руки дрожали, и табак сыпался больше на землю, чем на бумагу.

Петер ругался. «Хорошо же я влип…» — подумал он, жадно затягиваясь сигаретой. Снял винтовку и, зажав ее между колен, покачал головой. «И ни одной тебе штабной машины». Эти машины он считал верным признаком отступления, так как обычно они удирали первыми. «Если только их всех не разгромили…» Петер вздохнул и начал следить за дорогой. Но машин не было.

Петер выбрался из кювета и побрел дальше. Во рту пересохло, за глоток воды он был готов отдать полжизни. Но поблизости не было ни одного колодца. Он шел вдоль виноградников и решил сойти с дороги. «Здесь обязательно должен быть колодец». Вскоре Петер увидел давильню, прилепившуюся к склону холма. Строение было довольно ветхим, на дверях висел огромный замок марки «Эльзет». Петер узнал его по контурам корпуса. Оглянулся: нигде ни души. Двумя ударами приклада он сбил замок, но дверь оказалась заперта еще и на внутренний замок. Петер подналег на дверь плечом и вместе с ней упал в полуподвал, больно ударившись коленями.

Зажег спичку и сразу же увидел стоявшую на бревнах бочку. Постучал по ней, она оказалась полной, но крана не нашел. Зажег новую спичку. И заколебался: стрелять ли ему в бочку? Ему было жаль вина, которое попусту вытечет на пол. «Если не я, то это сделает кто-нибудь другой», — подумал Петер и выстрелил в верхнюю часть бочки. По бокам бочки потекло вино. Тогда он выстрелил еще раз, но теперь уже в низ бочки. Вино вырвалось из пробоины тонкой упругой струйкой. Он зажег еще одну спичку, нагнувшись к струе, вдоволь напился.

«Доброе вино». Выпрямился и пожалел, что с ним нет фляги, которую можно было бы наполнить вином. Приятная теплота разлилась по всему телу. Он попил еще, но не потому, что хотелось пить, а просто так, чтобы еще раз почувствовать вкус вина.

Вино хлестало на пол. «Очень доброе вино, — прищелкнул он пальцами, — с ним совсем другая жизнь…» Он не мог удержаться и снова наклонился к струйке. Попил, вытер губы. «Окосею, и в конце концов меня кто-нибудь пристрелит тут, как паршивую собаку…»

Дойдя до порога, Петер остановился.