Миклош Залка - Осада

— Ты смотри мне вперед! Не крутись как волчок!..

Паренек перестал вертеть головой, и солдат успокоился.

Трамвай был пуст. Солдат усадил мальчишку в угол, а сам сел напротив, зажав винтовку между колен. Уставившись на двери, он тем не менее искоса поглядывал за мальчиком. Он был зол на него. Собственно, не столько злился, сколько боялся, что тот попытается бежать и сделает его убийцей поневоле. «Какой же он дурак… За какую-то дрянную репу…»

Этого солдат никак не мог понять. «Они же получают еду, правда, мало и плохую, почти помои, но все же есть можно. Неужели он был настолько голоден, что из-за сушеной репы… Однажды я пробовал ее на вкус. Какая же это дрянь! Немецкий продукт… Когда ешь эту репу, она так хрустит на зубах, словно сено. Нет, это, конечно, не еда… Может, этот паренек все выдумал, чтобы оправдаться?..»

А в это время мальчик, звали его Вильмошем Гросом, думал, что, по всем признакам, их все-таки не должны отправить в Германию. В течение многих дней в бараке только и говорили, что не сегодня-завтра их всех отправят, но наступал новый день, а их почему-то все не отправляли. Если бы это было так, тогда зачем же его куда-то ведут? Тогда просто вывезли бы со всеми вместе. Но ведь ведут… Хотелось бы знать куда. И он спросил об этом солдата.

— Потом узнаешь, — ответил тот кратко, а потом, немного погодя, помягче добавил: — Много будешь знать, быстро состаришься.

Мальчик отвернулся от конвойного и выглянул в окно. Просить солдата сообщить матери о своем местонахождении он не посмел. Боялся, что тот будет потом ее грабить. Это уже так у них заведено, точно. А мать отдаст все, до последнего носового платка.

Вскоре они пересели на другой трамвай, а когда на проспекте Йожефа конвойный приказал выходить, паренек уже знал, куда его ведут.

Конвойный провел его только до ворот, где ему подписали бумагу о приеме арестованного Вильмоша Гроса. Солдат спрятал расписку в карман и взглянул на мальчика. «Жаль все-таки парня…» Но в то же время солдат обрадовался, что выполнил приказ.

Мальчика куда-то увели.

А солдат пошел своей дорогой.

Дойдя до угла проспекта, он остановился. После недолгих раздумий решил домой все же не ходить, а подцепить себе какую-нибудь цыпочку и провести с ней время. «Интересно, почему же все-таки этот молокосос не попросил меня сообщить кому-нибудь из своих близких о том, куда его перевели. Я бы выполнил такую просьбу. Ах, все равно…» Солдат огляделся. В этом районе есть хорошие бардаки, и довольно дешевые. После жены ему захотелось новых ощущений. И снова на ум пришел этот сопляк: «Для него я выполнил бы просьбу бесплатно, и чего только он никак не выходит у меня из головы?..» Во рту пересохло. Солдат зашел в первую попавшуюся корчму и выпил рюмку портвейна.

А в это время Вильмош Грос выплюнул изо рта два выбитых зуба.

— Молочные, — сказал ему в утешение истязавший его жандарм, — до женитьбы еще вырастут.

Но бить все же перестал, приказав встать лицом к стене.

Вильмош не знал, сколько времени он так простоял. Ноги у него начали дрожать. Стоило только ему слегка пошевелиться, как к нему подошел жандарм и ребром ладони ударил его по затылку, не сильно, совсем даже не больно. Это был скорее толчок, чем удар, но он так стукнулся лицом о стену, что нестерпимая боль пронзила нос.

— Стоять смирно, — почти вежливо сказал жандарм, — и только смирно.

«Наверняка перелом», — подумал паренек, не смея дотронуться до носа, из которого лилась кровь.

Он смотрел на стену, на белой извести которой проступали небольшие пятнышки. Горло перехватило, на глаза навернулись слезы. «Мама…»

Хлопала дверь, в комнате слышались шаги. Кто-то входил и выходил.

А он стоял по-прежнему по стойке «смирно». Голова гудела, на белой стене прыгали цветные круги, потом стена вроде бы шевельнулась, а он закачался.

Кто-то позвал его по имени.

Он хотел повернуться, но ноги будто вросли в землю.

— Не слышишь?!

Снова такой же удар в затылок. Вильмош громко застонал. Было такое чувство, будто нос оторвали от лица.

Но наконец он смог сдвинуться с места, повернулся кругом и тут же упал на пол.

Его перетащили в другую комнату. Там было много людей, которые, как и он, стояли вдоль стен. Он должен был делать то же самое. Стоять, только стоять, и ничего больше.

Дважды, потеряв сознание, паренек падал на пол. Тогда в лицо ему плескали водой. Он с трудом поднимался и снова стоял.

Позднее всех арестованных построили по двое и куда-то повели.