Людмила Уварова - Теперь или никогда!

— Роберт? Но он же ничего не найдет…

И тут Петр Петрович вспомнил о Мите. Мальчик давно уже стал его первым и надежным помощником.

— Может быть, сделаем так: пусть Роберт заедет к Воронцовой, — начал он, — отдаст ключи Мите и скажет ему, чтобы Митя спрятал карточки…

— А где же будем мы?

— Мы останемся в машине. Это даже удобно. Я скажу Роберту, что беру машину и вернусь через два часа.

Кругом на улицах разъезжали грузовики с немецкими солдатами. На углах улиц стояли патрули.

— Вы видите, — сказал Хесслер, — это все потому, что убиты те двое… — Он поправил свой парабеллум, висевший на боку. — Пока еще я вне подозрений. На эти несколько часов…

Джой лежал на полу машины, уткнув морду в лапы.

Роберт развернулся, круто затормозил у дома Воронцовой.

Хесслер огляделся по сторонам. Два немецких солдата шагали по улице.

Завидев машину, подошли ближе, заглянули в окно.

Хесслер спросил, цедя слова сквозь зубы:

— В чем дело?

Солдаты отдали ему честь.

— Яволь, герр офицер. Это ваша машина? — спросил один из них.

— В чем дело? — нетерпеливо повторил Хесслер. Небрежным жестом выхватил из нагрудного кармана свой документ, сунул его в окно.

Солдат бегло взглянул, взял под козырек:

— Все в порядке, герр офицер.

— Проходите, — приказал Хесслер.

Солдаты прошли дальше.

— Возьми ключи, отдай их Мите, — обратился Хесслер к Роберту.

— Я пойду с ним, — предложил Петр Петрович.

— Вам не надо.

— Он не поймет, что надо сделать.

Хесслер с минуту задумался.

— Разве? Тогда вот что: вызови Митю на улицу.

Роберт вышел из машины.

Хесслер взглянул на часы:

— Ого! Уже половина девятого. Успеть бы проскочить за город…

Не прошло и двух минут, как на улицу выбежал Митя. За ним вышел Роберт.

— Петр Петрович, что с вами? — спросил Митя, с испугом глядя на офицера в немецкой форме.

— Все в порядке, мой мальчик…

Петр Петрович смотрел на взволнованное мальчишеское лицо, обращенное к нему, на русые, коротко стриженные волосы, на выгоревшие, словно колоски, брови.

Уколола тревожная мысль:

«Может быть, видимся в последний раз?»

Он постарался отогнать от себя эту мысль. Даже мысленно выругал себя: вечно что-нибудь такое придумает. Ну кому нужен этот мальчик? Кто может в чем-либо заподозрить его?

И все-таки нет, все-таки неспокойно было на душе у Петра Петровича. До того неспокойно…

— Возьми ключи, — сказал он, стараясь говорить невозмутимым тоном. — Иди в фотографию, там мои карточки, мой архив… Помнишь, в зеленом шкафу?

— Знаю, — сказал Митя.

— Возьми их все, все до единой и спрячь где-нибудь, положи в железную коробку из-под монпансье, она тоже стоит в шкафу, и все спрячь подальше. Понял?

— Когда надо идти? — спросил Митя.

— Не сегодня. Сегодня весь город прочесывают.

— Почему?

— Убит военный комендант.

— Убит?! — Митя даже подпрыгнул от радости.

— Пойдешь туда завтра, рано утром, как только рассветет. Если тебя кто спросит обо мне, скажи, что я болен, лежу дома и сегодня на работу не выйду.

— Хорошо, — коротко сказал Митя. — Я все это положу в коробку и свой дневник тоже.

— И еще вот что, — сказал Хесслер. — Передай маме — пусть уходит…

— Куда? — удивленно спросил мальчик.

— Куда хочет… В лес, вообще уйдет из города вместе с тобой.

Митя ни о чем не спросил. Молча кивнул головой.

— Понял? — спросил Петр Петрович. — Надо уходить из города… и как можно скорее.

— Понял, — ответил Митя.

— Береги себя, — тихо сказал Петр Петрович. — Береги себя и маму…

Машина медленно тронулась. Петр Петрович обернулся. Мальчик все еще стоял на том же самом месте, где он оставил его, смотрел вслед машине.

И снова, как и раньше, неведомо откуда взявшаяся мысль больно уколола старика: не в последний ли раз видит он мальчика?

Машина мчалась по шоссе. Хесслер посмотрел на Петра Петровича:

— Надеюсь, проскочим…

Тот ответил:

— Я тоже так думаю…

Между тем часа за два до описываемых событий, когда еще ночь стояла на дворе, Катя и Соня сидели в Катиной комнате и тихо переговаривались друг с другом.

Обеим не спалось.

И чтобы хоть в какой-то степени успокоить себя, они предпочли поговорить по душам друг с другом, пока не наступило время идти на работу.

Они вспоминали о том, как жили до войны. Довоенная жизнь казалась каждой теперь недосягаемым раем. Словно бы вдруг, в один миг забылось все то, что было трудным, омрачавшим быт, печальным, и осталось одно лишь светлое, праздничное…