Жан Жене - Влюбленный пленник [litres]

Еще одно воспоминание: молодая медсестра-арабка служила в крошечном госпитале в лагере Газа. В единственном помещении – палата для больных и она же комната для врача – стояло восемь коек. На одной спал доктор Дитер, на другой санитар-немец, третья была предназначена для внезапно заболевшего или путешественника, оказавшегося в этих краях проездом, поэтому я спал там довольно часто. Иногда Набила занимала кровать рядом со мной. Как нетрудно догадаться, это были походные койки, больше похожие на носилки. Другие койки, для трех-четырех тяжелораненых, стояли у противоположной стены, а в глубине комнаты высилось что-то вроде монументального алькова, кровать с балдахином, заслоненная четырьмя покрывалами, три были сшиты вместе, образуя три перегородки, с четвертой стороны стена, еще одно покрывало служило навесом. Здесь было принято обращаться друг к другу на «ты» – если, конечно, не говорили по-английски, но когда я был там, Набила, доктор Дитер, санитар-немец, медсестра-немка, Альфредо, все говорили по-французски. Порой добавляли какую-нибудь подробность по-немецки, по-английски или по-арабски. Немка, медсестра Дитера, изучала арабский. Она приехала в Иорданию в 1969. Каждое утро она вставала первой, сразу шла в приемную, всем больным лагеря раздавала безобидные болеутоляющие, сиропы от кашля, мази… Затем появлялся доктор Дитер. С большим трудом ему удалось договориться, чтобы легкораненые фидаины шли после тяжелобольных гражданских.

Мы спали прямо так: разувшись, но в одежде, ложились на раскладушки, накрытые одним или двумя одеялами. Так спали все, и мужчины, и женщины, кроме медсестры-немки, которая вечером, вымыв посуду, закрыв учебник арабского, желала нам спокойной ночи и проскальзывала в своей альков, в кровать под балдахином. Вопросов никто не задавал, вероятно, потому, что все, кроме меня, догадывались, в чем дело. Я спросил Дитера:

– Ну и к чему этот театр? Что это за монумент?

Он тихо ответил:

– Она молится. Это монахиня, которая имеет право не носить одежду своего ордена. Она надевает ее перед сном и молится.

Этот обычай показался мне довольно странным, я вспомнил по ассоциации поцелуи, которые вождь племени дарил своим именитым соплеменникам.

– Молится.

– Тебя не было здесь десять дней назад. Среди ночи она вдруг испустила ужасный крик. Потом рассказывала нам: она еще не спала, рука ее свесилась с кровати, а кровать низкая, ты знаешь, и вдруг пальцы ее наткнулись на волосатый шар, и он к тому же шевелился. Она и заорала.

– Ей приснилось?

– Это была голова одного больного, он приполз среди ночи на четвереньках…

– Хотел ее изнасиловать?

– Она каждый вечер уносит из медпункта две склянки с 90-процентным спиртом. Поначалу запирала на ключ. Но раненые все равно открывали шкафчик, и утром солдат невозможно было добудиться, все пьяные. Тогда она стала уносить спирт к себе, в свою комнату, она называла это «своей комнатой».

– А после той ночи?

– Теперь каждый вечер из лагеря приходит командир и забирает обе склянки. Он правоверный мусульманин, совсем не пьет.

Эта монахиня не просто усердно исполняла свои обязанности, когда доктор Дитер отправился лечить палестинцев, избитых в лагере Бакаа иорданской полицией, она его сопровождала. Ее оскорбляли, унижали за то, что она заботится о палестинцах, а потом вообще отправили в тюрьму в Аммане. Посол Германии лично добивался ее освобождения, она вернулась в свой монастырь в Мюнхен.

Никто не думал, что движение Сопротивления смертельно ранено, но по некоторым признакам мы догадывались, что оно обескровлено. Это было понятно по длинным очередям больных без видимых повреждений, которые приходили в госпиталь доказать самим себе: для того, чтобы вновь стать победителем, нужна лишь маленькая таблетка. Иногда бывало достаточно одного совета доктора Дитера:

– Не надо подолгу лежать, лучше ходить.

У них не было никаких симптомов, кроме одного-единственного: упадок духа.

– Я видел точно таких же, когда уезжал из Биафры.

Как-то утром, незадолго до моего отъезда, медсестра-немка, рассмеявшись, сказала мне:

– Ты смотри, что они делают: сначала украли у меня наперсток, наполняли его 90-процентным спиртом, и каждый выпивал по наперстку. Всем одинаково. А утром все в стельку пьяные!

Она снова засмеялась.

– Твой монашеский устав предписывает тебе определенные ткани, цвета?

– Желательное черное, во всяком случае, темные цвета. Обязательно только одно: низкий каблук. И наш Орден прав, на низких каблуках мы похожи на служанок.