Пак Мингю - Коврижка

«Люди из Ньюпорт-Бич уже на подлете», — потянувшись, открыл рот Дюран. Я не знал, где находится Ньюпорт-Бич, но по выражению Дюрана догадался, что партия опаздывает. Да, так бизнес не пойдет: гостиница — чувствовал я — была совершенно пуста. Мне послышались какие-то звуки, почудилось, что из абсолютной пустоты разинутой пасти чучела доносится приглушенное завывание ветра. Тишина, она ведь тоже имеет свой звук. Морская раковина, нет, тишина уже накрыла мои уши.

«Знаешь, здесь не гостиница. Это только для прикрытия, а на самом деле назначение этого места совсем иное». — «Это не гостиница?» — «Как бы тебе сказать, любитель черепашек? Правильно будет считать это чем-то средним между музеем и лабораторией. Конечно, здесь есть номера, но они предоставляются только избранным членам общества». — «А, это что-то вроде частного музея?» — «Можно и так сказать. Основал отель Базз Олдрин». — «Базз Олдрин?»

«Второй человек, ступивший на Луну. Космический пионер, он летал на „Аполлоне“, а еще раньше — на „Джемини-12“. Изначально честь первым ступить на Луну была обещана Баззу, но, говорят, командир экипажа Армстронг задвинул его на второй план». — «Это по-землянски». — «Точно, по-землянски. Зато, ступив на Луну, Базз справил малую нужду. Конечно, этот подвиг был совершен в скафандр, но зато Базз стал первым человеком, помочившимся на Луне». — «О! Это по-человечески!» — «Да, по-человечески. Вернувшись, он сказал: о космосе — ни слова!»

«Почему?» — «Никто не знает. Однако после возвращения на Землю он очень долго лечился у психиатра. А после выписки из госпиталя он тихо доживал свои дни вдали от людских глаз. Он тайно открыл этот отель и пребывал здесь в отшельничестве. Мы не располагаем достоверной информацией о причинах, побудивших его на такой поступок. Ах да. „Рыба-солнце“ — непонятное название…» В тот момент, когда Дюран был готов продолжить свой рассказ, снаружи донесся гул. Не человеческий голос, скорее, это было стрекотание, издаваемое жгутолётом… В тот миг, когда это стрекотание наложилось на голос Дюрана, у меня перед глазами неожиданно помутилось. Было такое чувство, будто раковина, накрывавшая мои уши, проглотила меня, а вместе со мной и все измерение, в котором я находился. Я не знаю, то ли я падал в обморок, то ли проваливался в черную дыру или в пасть огромной рыбы-солнца. Я потерял сознание.

Снова открыл глаза я спустя два дня. Перед глазами… был Дюран. Все два дня — узнал, конечно, я об этом позже — я провалялся в коме, причиной тому, как бы это неправдоподобно ни звучало, была кессонная болезнь. «Просто невероятно. Даже ладошку водой не смочил. Местные медики недоумевают вместе со мной. Конечно, атмосферное давление, как и давление воды, тоже оказывает влияние на человеческий организм, но откуда в твоих легких взялась морская вода?» — «Морская вода?» — «Да, и довольно много». — «Не может быть». — «А что ты ел на обед?» — «В тот день пообедал я… Кажется, это была лапша со льдом по-пхеньянски».

По мере выздоровления я встречался с людьми из ОТЕЛЯ «РЫБА-СОЛНЦЕ». Что меня удивило, так это то, что большая часть из них, включая докторов, которые вытащили меня с того света, не были здешним персоналом. То есть здесь была база, на которой время от времени проводились сборы членов организации, чья структура представляла для меня загадку. Через Дюрана я установил связи (так они называют знакомство) всего с тремя членами этой организации, они произвели на меня благоприятное впечатление. Все они прибыли из Ньюпорт-Бич и были связаны с нашим выходом (выход за пределы земной атмосферы они называли просто выходом). «О, я помню, что в тот день слышал звук вашего прибытия. Жужжание жгутолёта было слышно даже в холле». — «Жгутолёта? Мы прибыли на „грей-хаунде“».

Индеец Джек Уилсон и китаец Хо были немногословны. Наверное, дружи я с американским бизоном и пандой, мы разговаривали бы и то больше. Много времени мне уделял Адам Олдрин. Он был сыном Базза Олдрина и отвечал за предстоящий «выход», как заботливый и внимательный смотритель зоопарка, он в подробностях рассказывал мне о Бизоне и Панде. В особенности он проявлял огромный интерес к кессонной болезни, подкосившей меня. «Это очень странно, конечно. И не может не удивлять. Я вчера позвонил отцу, он тоже выказал неподдельный интерес. Возможно, что у вас очень необычная конституция. Вы тонко чувствуете космос. Как бы выразиться? Не иначе как вы космочувствительны». Услышав слово «космос», я выложил как на духу то, что со мной случилось в пятнадцать лет: «И вот, представляете, она спрашивает: ты чувствуешь космос?» — «Безусловно, это был хороший опыт», — произнес Адам несколько сконфуженно. «Да», — ответил я.