Аврора Гитри - Татуированные души

— Я убью его, — рычит он.

— Нет! Нет, прошу тебя! — вскрикивает она, отстраняясь.

Но человек уже принял решение. Тигр должен умереть. И женщина чувствует это. Она снова придвигается к нему, крик превращается в стон, она хочет умилостивить его трепетом своего сердца:

— Пожалуйста… Не делай ему зла.

Она прижимается к нему, не обращая внимания на мокрую, грязную рубашку, на жесткую маску, царапающую ей щеки. Молодая женщина крепко обнимает его, словно впитывая в себя его гнев. Она хочет вызвать у него головокружение, опьянить своим ароматом, растопить горячими ласками его стремление к мести. Его подруга, быть может, постарела. Но время нисколько не уменьшило ее умения обольщать.

— Обещай мне… — всхлипывает она ему в ухо.

Человек закрывает глаза. Эти мольбы, эти отчаянные объятия, это прижимающееся к нему дрожащее тело… Нет! Он отказывается верить. Он медленно высвобождается из ее рук, открывает глаза, и выражение лица его подруги не оставляет уже никаких сомнений.

— Ты… ты все еще любишь его? — спрашивает человек. Эта мысль заставляет его отступить.

Она опускает голову. Думает, как лучше описать чувство, которое она испытывает к проклятому, к тому, с кем она делит постель. Это не любовь. Нет, она не назвала бы это любовью. Это обожание и преклонение. Тигр держит в своих лапах всю ее жизнь. Ее дни подчинены ритму получаемых от него ударов. И так в течение почти двадцати лет. Если он умрет, она потеряет точку опоры. С его исчезновением ее существование прекратится. Она задохнется без своего зловещего спутника. Он один позволяет ей дышать.

Поняв все, человек в маске испускает стон. Палач не только изуродовал улыбку его подруги, не только истерзал ее сердце. Он еще и похитил ее душу.

— Я… я не знаю, — отвечает она наконец, чтобы прервать молчание, и, подняв голову, улыбается ему своей безобразной улыбкой. — Знаешь, я думала, что ты умер.

— Я выжил, — рычит он.

Она любит его, он почувствовал это.

— Зачем ты вернулся?

— Чтобы отомстить.

Она вздрагивает и опускает плечи.

Сколько же ей теперь лет? Он уже не помнит.

— Я ждала этого, — признается она шепотом.

Его подруга знает все. Он догадывается об этом по ее прижатым к груди рукам, по лицу, исказившемуся во тьме. Она узнала, что сделал с ним тигр двадцать лет назад. Это преступление разрушило их дружбу, усилило его проклятие и оставило неизгладимые следы на теле. Но она не ушла от Тигра. Она продолжает прижиматься к его коже, терпеть его побои. Добровольная жертва и преданная соучастница.

— Он рассказал тебе о том, что произошло…

Человеку необходимо высказать все вслух на этой безлюдной улице. Высказать и в какой-то степени укорить ее за предательство.

— В тот вечер он был пьян, — уточняет она, словно оправдывая палача. — Лет пять или шесть тому назад. Но до того я думала, что ты умер. Кеоу сказала, что ты ей оставил записку. В ней говорилось, что ты покончишь с собой, потому что не в силах жить после того, как француз…

— Француз тут ни при чем! Это твой любовник едва меня не убил!

Он кричит и трясет ее за плечи. Его подруга ничего не весит. Как птичка. Она даже не сопротивляется. Она привыкла к побоям, она просто, защищаясь, втягивает голову в плечи. Видя ее униженную покорность, он сразу выпускает ее. Он не хотел. Он не хотел причинять ей боль. Он не сумел совладать с гневом, усилившимся от запаха ее страха. В этой сои совсем нет воздуха. Ветер стих, словно нарочно сдерживая дуновение.

Человеку кажется, что все вокруг кружится, что тротуар под его ногами ходит ходуном. Он собирает последние силы и уходит, убегает домой, чтобы спрятаться от призраков. Ее рука удерживает его.

— Подожди! Обещай мне, что ты его не убьешь. Обещай мне!

— Оставь меня! — рычит он, высвобождается и исчезает во тьме.

Он не оборачивается даже тогда, когда слышит, как она падает. Он бежит вперед, не сомневаясь в том, что запечатлел свое разбитое сердце на лице своей подруги.

Октябрь 1984 года

Нет дошла со мной до начала сои.

— Так не хочется прямо сейчас идти на работу.

Я подозреваю, что она стремится увидеть того, кто изукрасил мое лицо синяками. Я даже испугался, не задумала ли она привлечь его к ответственности за то, что он со мной сделал. Тем более что она остановилась на перекрестке и мрачно спросила:

— Который?

— Четвертый справа, — прошептал я.

Она переминалась с ноги на ногу, словно боксер, собирающийся нанести удар и ищущий слабое место в обороне противника. Потом замерла, устав от сотрясавшего ее гнева. Взяла мои руки в свои, с истинно материнской нежностью укрыла их ладонями, как укрывают одеялом ребенка, и прижалась ко мне со слезами на глазах: