Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Фью! – изумленно присвистнул Оуэн. – Полмиллиона долларов! Боже милосердный, папа! Ты хочешь сказать, что Стинер ворочает делами на пятьсот тысяч долларов? Я и не думал, что он достаточно умен для таких вещей. Полмиллиона долларов! Ну и буча начнется, если об этом узнают!

– Полегче, полегче! – отозвался Батлер, стараясь удержать в уме все варианты развития событий. – Мы пока что не знаем всех обстоятельств. Может быть, он не собирался так много брать на себя. Возможно, дело еще поправимо. Деньги вложены, и Каупервуд еще не разорился. Их можно вернуть обратно. Сейчас нужно решить, можно ли что-либо сделать для его спасения. Если он сказал правду – а я ни разу не ловил его на лжи, – он сможет выпутаться, если трамвайные акции завтра утром не упадут слишком низко. Я собираюсь побеседовать с Генри Молинауэром и Марком Симпсоном, поскольку они тоже в деле. Каупервуд хочет знать, не смогу ли я убедить их, чтобы они объединились с банкирами и поддержали рынок. Он считает, что мы можем защитить наши займы, если выйдем на биржу, будем покупать и держать цену.

Оуэн быстро перебрал в уме то, что ему было известно о сделках Каупервуда. Он был убежден, что банкир заслуживает наказания. Проблема возникла по вине Каупервуда, а не Стинера; он чувствовал это. Ему было странно, что отец не понимает этого и не возмущается по этому поводу.

– Видишь ли, отец, – многозначительным тоном произнес он после небольшой паузы, – Каупервуд пользовался деньгами Стинера для скупки акций, а сейчас он сел в лужу. Если бы не этот пожар, ему бы все сошло с рук, но теперь он хочет, чтобы ты вытащил его вместе с Молинауэром, Симпсоном и остальными. Он славный парень, и я неплохо отношусь к нему, но с твоей стороны будет глупо действовать по его указке. Он уже заграбастал больше, чем следует. Позавчера я слышал, что он получил линию Фронт-стрит и скупил почти все акции линии «Грин энд Коутс». Кроме того, они со Стинером якобы установили контроль над линией Семнадцатой и Девятнадцатой улиц, но тогда я не поверил этому. Я как раз собирался спросить тебя об этом. Думаю, в каждом случае Каупервуд загребал под себя большую долю и пользовался этим для новых инвестиций. Стинер был всего лишь его пешкой. Каупервуд вертит им, как хочет.

Глаза Оуэна враждебно поблескивали. Каупервуда следовало примерно наказать, разорить и вытеснить из трамвайного бизнеса, где он сам надеялся сколотить капитал.

– Знаешь ли, я всегда считал, что этот парень умен, но даже подумать не мог, что он окажется таким изворотливым. – Голос Батлера звучал глухо и мрачно. – Выходит, это его игра. Ты тоже очень смышленый, не так ли? Ладно, все это можно уладить, если хорошенько подумать. Но есть кое-что еще: тебе не стоит забывать про Республиканскую партию. Как известно, наш успех идет рука об руку с ее успехом. – Он замолчал и посмотрел на сына. – Если Каупервуд разорится и эти деньги нельзя будет вернуть… – Он покачал головой. – Меня больше всего беспокоит вопрос о Стинере и городском казначействе. Не забывай, что в ноябре состоятся партийные выборы. Я вот гадаю, следует ли мне отозвать свой депозит на сто тысяч долларов. Утром мне понадобятся значительные средства на покрытие кредитных займов.

Это был любопытный психологический феномен, но лишь теперь Батлер начал осознавать реальную тяжесть ситуации. В присутствии Каупервуда он настолько поддался влиянию личности этого молодого человека, убедительности его просьбы и собственному расположению к нему, что даже не потрудился рассмотреть все обстоятельства относительно собственных дел. Лишь здесь, в прохладе позднего вечера, разговаривая с Оуэном, который руководствовался собственным честолюбием и не имел особых причин для приязненного отношения к Каупервуду, он начал мыслить здраво и видеть вещи в истинном свете. Ему пришлось признать, что Каупервуд серьезно скомпрометировал городское казначейство и Республиканскую партию, а косвенным образом – и его личные интересы. Тем не менее Каупервуд ему нравился, и он не был готов оставить его на произвол судьбы. Теперь он собирался побеседовать с Молинауэром и Симпсоном не только ради спасения Каупервуда, но и для защиты партийных и собственных интересов. Дело принимало скандальный характер. Это ему не нравилось и даже возмущало его. Этакий молодой прохвост! Только подумать, что он оказался настолько хитроумным. Тем не менее он до сих пор испытывал теплые чувства к Каупервуду даже в таких обстоятельствах и полагал, что должен как-то помочь молодому человеку, если ему еще можно чем-то помочь. Если другие с пониманием отнесутся к его предложению, то, возможно, он до последнего будет держать свои сто тысяч долларов на депозите у Каупервуда, как тот и просил.