Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Каупервуду еще никогда в жизни не приходилось сидеть у постели какой-нибудь из своих возлюбленных не только во время серьезной болезни, но даже при пустячном недомогании. Его в таких случаях не приглашали: все его мимолетные романы были всегда пронизаны ощущением молодости, легкости. И теперь, приехав в Чикаго и увидев Керри (так он называл Керолайн), страдающую от нестерпимых болей – ее должны были вот-вот отправить в больницу, – он невольно задумался над бренностью человеческого существования. Керолайн, оказывается, попросила его приехать еще и потому, что хотела с ним посоветоваться.

– Кто знает, чем это кончится? – сказала она наигранно веселым тоном. – На всякий случай прошу тебя исполнить одно мое желание. У меня в Колорадо есть сестра с двумя детьми, я к ней очень привязана, и мне бы хотелось перевести на ее имя кое-какие облигации.

Приобрести эти облигации ей посоветовал в свое время Каупервуд, и теперь они лежали на хранении в его нью-йоркском банке.

Он поспешил превратить все в шутку: она что-то рановато начинает помышлять о смерти, что же тогда делать ему – ведь он старше ее на двадцать пять лет! А про себя подумал, что все возможно. Что говорить: конечно, она может умереть, все могут – и Лорна, и Беренис, и кто угодно. И как же тщетна, как кратковременна борьба, которую ведет человек! Вот он в шестьдесят лет, снова чуть ли не с юношеским задором вступает в эту борьбу, а Керолайн, в тридцать пять, с ужасом думает о том, что очень скоро, быть может, для нее все кончится. Как нелепо. И как грустно.

Опасения Керолайн сбылись: она умерла через двое суток после того, как ее привезли в больницу. Услышав о ее смерти, Каупервуд счел благоразумным тотчас уехать из Чикаго, поскольку весь город знал, что она была его любовницей. Однако перед отъездом он послал за одним из своих чикагских адвокатов и подробно объяснил ему, что и как нужно сделать.

И все же смерть Керолайн не выходила у него из головы. В этой женщине было столько мужества, блеска, задора, даже когда она уезжала в больницу! Он пожалел тогда, что не может сопровождать ее, и она сказала (это были последние слова, которые он от нее услышал):

– Ты же знаешь меня, Фрэнк. Я из тех людей, которым сопровождение не требуется. Только не уезжай, пока я не вернусь. Меня еще хватит на несколько дуэтов.

Но она не вернулась. А с ней ушло навсегда и то, что напоминало ему о лучшей поре его жизни в Чикаго – днях, когда он с таким воодушевлением вел свою яростную борьбу и урывал свободную минутку, чтобы повидаться с ней. И вот Керолайн не стало. Ушла, в сущности, из его жизни и Эйлин, хотя она как будто и рядом. Ушла и Хейгенин, и Стефани Плейто, и другие. А он живет. Сколько же ему еще осталось? И его вдруг охватило неудержимое желание вернуться к Беренис.

Однако отделаться от Лорны оказалось не так-то легко. Как и Беренис, и Арлет Уэйн, и Керолайн Хэнд, и любая из многих прелестниц, скрашивавших в прошлом жизнь Каупервуда, Лорна была не лишена хитрости. И она искусно прибегала ко всякого рода уловкам, чтобы удержать при себе знаменитого Каупервуда: слишком уж было лестно иметь такого поклонника, чтобы отпустить его без борьбы.

– Долго ты думаешь пробыть в Лондоне? Ты будешь часто писать мне? Разве ты не вернешься к Рождеству? Или хотя бы к началу февраля? Знаешь, уже решено: мы остаемся в Нью-Йорке на всю зиму. Говорят даже, будто мы потом поедем в Лондон. А ты будешь рад, если я приеду?

Она сидела у него на коленях и тихонько шептала ему всякие нежные слова. Потом сказала, что если она приедет в Лондон, то не будет надоедать ему: она понимает, ведь там Эйлин, и к тому же у него столько дел. Умела же она вести себя в Нью-Йорке.

Но Каупервуд, у которого из головы не выходили Беренис и Стэйн, был другого мнения. Правда, Лорна способна была пробудить в нем бурю страсти, но по своему духовному облику, уму и умению держаться в обществе она не шла ни в какое сравнение с Беренис, и вот эту-то разницу между ними Каупервуд и начал теперь ощущать. Надо положить конец этой связи, оборвать ее резко и решительно.

От Беренис не было ни строчки, хотя после ее письма, в котором она сообщала о визите Стэйна и намекала на то, что ей хотелось бы съездить в Трэгесол, Каупервуд несколько раз писал и телеграфировал ей. Мало-помалу он начал думать, что ее молчание может быть связано с заметкой в светской хронике. Чутье подсказывало ему не писать ей больше, а ехать в Лондон – и немедленно.