Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

В окне появилась миссис Картер.

– Вы должны извинить мою дочь, лорд Стэйн, – сказала она. – Беви – очень своенравная девица. Она никогда меня не слушалась, да и не только меня, а вообще никого. Ну а что до вашего приглашения, – тут миссис Картер посмотрела на Беренис, словно спрашивая ее согласия, – по-моему, оно очень заманчиво! И я уверена, что и Беви думает так же.

– Давайте-ка пить чай, – не обращая внимания на мать, продолжала Беренис. – А потом можете покатать меня на лодке, хотя я, пожалуй, предпочитаю кататься сама – и на байдарке. А то, хотите, пройдемся немного или поиграем до ужина в мяч. Я много упражнялась и теперь, наверно, сыграю неплохо.

– Не слишком ли жарко для игры в мяч? – возразил Стэйн.

– Лентяй! А я-то думала, англичане способны пожертвовать чем угодно, лишь бы вволю побегать по корту да помахать ракеткой. Нет, Британская империя, как видно, приходит в упадок!

И тем не менее в мяч этим вечером не играли; зато Стэйн с Беренис катались на байдарке по Темзе, а потом не спеша ужинали при свечах. Стэйн описывал красоты Трэгесола – правда, поместье несколько старомодно и не так нарядно, как многие английские усадьбы, зато из окон открывается вид на море и скалистый берег – странный и даже жуткий в своей величавой, дикой красоте.

Но Беренис все еще побаивалась принять приглашение, хотя ей и хотелось посмотреть на поместье – уж очень красочно описал его Стэйн.

В характере Стэйна было много общего с Беренис. Он был более податливый, не такой напористый, как Каупервуд, до некоторой степени менее практичный. Букашка по сравнению с Каупервудом в мире крупных афер, где тот блистал, Стэйн, однако, представал в чрезвычайно выигрышном свете в той атмосфере, которая так прельщала Беренис, – в обстановке изысканной роскоши, подчиненной требованиям утонченного вкуса. Она сразу разгадала его – ей достаточно было походить с ним вечером по парку и послушать, как он рассказывает о себе, чтобы понять, каковы его склонности и взгляды. Как и Каупервуд, он считал свою судьбу вполне сносной и даже не желал ничего иного. Что ж, он богат. Знатен. И по-своему не бездарен.

– Но сам я не сделал ровно ничего, чтобы добыть или заслужить хоть что-то из того, что у меня есть, – признался он.

– Этому нетрудно поверить, – рассмеялась Беренис.

– Но тут уж ничего не поделаешь, – продолжал он, словно не заметив ее реплики. – Таков мир – все в нем несправедливо: одни одарены сверх меры, а у других нет ничего.

– Как это верно! – сказала Беренис, став вдруг серьезной. – В жизни столько рокового и столько нелепого: бывают судьбы прекрасные, а бывают страшные, позорные, отвратительные…

Стэйн принялся рассказывать ей о себе. Его отец хотел, чтобы он женился на дочери одного друга их семьи, тоже графа. Но их не слишком влекло друг к другу, деликатно заметил он. А позже, в Кембридже, Стэйн решил под любым предлогом отложить женитьбу и сначала поездить по свету, чтобы лучше узнать жизнь.

– Беда теперь в том, – продолжал Стэйн, – что я слишком привык переезжать с места на место. Ведь в промежутках между большими путешествиями хочется еще побывать и в моем лондонском доме, и в парижском, и в Трэгесоле, и в Прайорс-кове, когда он никем не занят.

– А вот, по-моему, беда в другом: непонятно, что может делать одинокий холостяк со столькими резиденциями, – сказала Беренис.

– Они мне служат для развлечения: я люблю в них устраивать званые вечера и балы, – ответил он. – У нас это очень принято, как вы сами, должно быть, заметили. И избежать этого невозможно. А кроме того, я, знаете ли, работаю, и порой очень усердно.

– Ради удовольствия?

– Да, пожалуй. Во всяком случае, это придает мне бодрости, создает какое-то внутреннее равновесие, которое, по-моему, идет мне на пользу.

И Стэйн начал излагать свою излюбленную теорию о том, что сам по себе титул очень мало значит, если он не подкреплен личными достижениями. Сейчас всеобщее внимание привлекают прежде всего те, кто работает в области науки и экономики, а как раз экономика его особенно интересует.

– Но я совсем не о том хотел с вами говорить, – в заключение сказал он. – Давайте лучше поговорим о Трэгесоле. Это место, к счастью, слишком удаленное и слишком пустынное для обычного званого вечера или бала, поэтому, когда я хочу собрать много народу, мне приходится поломать себе голову. Трэгесол ничем не напоминает окрестностей Лондона, там все другое, я часто пользуюсь им, как убежищем, куда можно скрыться от всех и вся.