Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Ворвавшись в астрал, словно ярчайшая комета, оставляющая за собой огненный след, Каупервуд высветил собой чудеса и ужасы человеческой индивидуальности. Но ему тоже суждено быть частью вечного уравнения и познать драматическое открытие, что даже гиганты являются лишь пигмеями, и абсолютное равновесие должно быть достигнуто. Что можно сказать о странных, искаженных, объятых ужасом отражениях тех, кто, попав в его кильватер, были вырваны из обычной жизни с ее банальностью и повседневной рутиной? Сотня законодателей, изгнанных из политики в безвестность; полсотни олдерменов из разных комитетов, с ропотом или причитаниями ввергнутых в серость обыденности. Сильный губернатор, мечтавший об идеале, но подчинившийся материальной необходимости, очернившей дух, помогавший ему в минуты тягостных сомнений. Второй губернатор, более податливый, был встречен свистом и шиканьем населения, покинул свой пост мрачным и расстроенным и в конце концов покончил с собой. Шрайхарт и Хэнд, злобные люди, до конца своей жизни не понимали, добились ли они триумфа. Мэр, чей величайший час пробил в момент победы над противником, который презирал его, в конце концов произнес: «Это великая тайна. Он был необыкновенным человеком». Великий город, много лет пытавшийся разрешить почти неразрешимую проблему, настоящий гордиев узел.

И наконец, сам этот гигант, устремившийся к новым схваткам и новым проблемам в другой стране, вечно страдая от язвы неугомонного сердца. Для него не было ни высшего покоя, ни истинного понимания, но только голод, жажда и стремление к чуду. Богатство, богатство, богатство! Осознание новой грандиозной проблемы и ее постепенное решение. Заново пробудившаяся жажда жизни и лишь частичное ее удовлетворение. Дворец в Дрездене для одной женщины, второй дворец в Риме для другой. Третий дворец в Лондоне для его возлюбленной Бернис, чья красота всегда пленяла его взор. Поломанная жизнь двух женщин, десяток разоренных жертв. Сама Бернис, усталая, но блистательная, обращающаяся к другим за возмещением своей утраченной юности. Он покорился и в то же время остался непокорным, любящий, понимающий, сомневающийся, наконец пойманный в ловушку личности, которой он не мог прекословить.

Что мы можем сказать о жизни в последнем слове – «Покойся с миром»? Или сразимся за уравнение, которое, как известно, существует независимо от наших битв, чтобы сильные не становились слишком сильными, а слабые – слишком слабыми? Или, может быть, утомившись от серых будней, мы скажем: «Довольно! Я разгрызу этот крепкий орешек или сдохну!» И тогда мы умрем? Или будем жить?

Каждый выбирает согласно своему темпераменту, которым обладает с рождения и не всегда может подчинить и который не всегда покоряется воле других людей. Кто планирует шаги, которые ведут жизнь к неувядаемой славе, или превращают ее в нелепое самопожертвование, или делают ее мрачной, беспросветной трагедией? Душа? А откуда она берется? От Бога?

Какая мысль породила дух Цирцеи или трагическое вожделение Елены? Что озарило стены Трои или предуготовило несчастья Андромахи? Какой демонический совет предрешил судьбу Гамлета? И почему вещие сестры-колдуньи предрекли гибель кровожадному шотландцу?

В недрах тьмы покоятся корни бесконечных радостей и бесконечных горестей. Открой глаза навстречу утреннему свету. Возрадуйся. И если он ослепит тебя, возрадуйся вдвойне! Ты жил.

Фрэнк Каупервуд во время своей длительной борьбы в Чикаго за возобновление концессии еще на пятьдесят лет – борьбы, которая, несмотря на все его усилия, кончилась для него полным крахом, – обнаружил на своем пути два труднопреодолимых препятствия.

Первым препятствием был возраст. Каупервуду было под шестьдесят, и, хотя он по-прежнему чувствовал себя полным сил, он понимал, что ему нелегко будет конкурировать с более молодыми и не менее ловкими финансистами и за короткое время существенно увеличить свой капитал, который безусловно достиг бы желанной цифры, если бы ему удалось получить эту концессию. А цифра эта равнялась пятидесяти миллионам долларов.

Второе препятствие, которое по трезвому суждению представлялось ему более серьезным, заключалось в том, что он до сего времени не завел никаких более или менее солидных связей, иными словами, не имел никакого престижа в обществе. Разумеется, тут играло роль и то, что он когда-то в молодости сидел в филадельфийской тюрьме, и его непостоянство, и неудачная женитьба на Эйлин, не сумевшей оказать ему поддержки в обществе, и, наконец, просто его независимый характер, и какой-то поистине неуемный индивидуализм – все это оттолкнуло от него немало полезных людей, которые, пожалуй, могли бы стать его друзьями.