Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Кроме того, Каупервуд постепенно все больше нравился ей. Он был гораздо лучше большинства остальных, к тому же очень могущественным. Бернис преисполнилась необыкновенным воодушевлением, как человек, который говорит: «Победа все равно будет за мной!»

Теперь Чикаго наконец оказался перед лицом того, чего многие больше всего опасались. Гигантская монополия протягивала свои щупальца, чтобы опутать город стальной хваткой. А Каупервуд в глазах большинства чикагцев и был тем самым спрутом. Поддерживаемый мощью и благосклонностью «Хекльмейер, Готлиб и Кº», он был подобен монументу, воздвигнутому на прочном постаменте. Теперь между ним и его мечтой стояла лишь пятидесятилетняя концессия, утвержденная большинством в сорок восемь голосов из шестидесяти восьми олдерменов, в том случае, если постановление преодолеет вето, наложенное мэром города. Какой триумф для его отважной политики перед лицом всех преград! Какая дань его способности не робеть перед бурей и натиском! Другие люди уже давно могли бы опустить руки и выйти из игры, но только не он. Ему невероятно повезло, что крупные финансисты сами испугались мысли об общественной собственности на городские коммунальные концессии и передали ему огромную транспортную систему Южной стороны как награду за его жесткое противодействие нелепым социалистическим идеям.

Благодаря влиянию важных сторонников его приглашали на выступления в различных коммерческих учреждениях – перед советом агентов по продаже недвижимости, ассоциацией собственников недвижимого имущества, торговой лигой, банкирским союзом и так далее, где он высказывал и доказывал свои взгляды. Но влияние его медоточивого красноречия было в значительной мере нейтрализовано газетной травлей. «Может ли что-то доброе прийти из Назарета?» – этот вопрос звучал регулярно. Часть прессы, ранее преданная Хэнду и Шрайхарту, оставалась такой же жесткой, как раньше, остальные газетчики, не имевшие обязательств перед Нью-Йорком, считали благоразумным поддерживать обычных граждан. Большинство исследований и сложных математических выкладок демонстрировало баснословные прибыли трамвайного треста в предстоящие годы. Невидимая рука великих банковских домов не осталась без внимания, и их зловещие предсказания получили широкую огласку. «Миллионы для каждого из директоров треста и ни цента для Чикаго» – такова была формулировка в газете «Инкуайер». Некоторые альтруисты-общественники так перевозбудились, что усмотрели в сокрушении Каупервуда свой долг перед Богом, человечеством и демократией. Небеса снова разверзлись, и они узрели горний свет. С другой стороны, местные политики, не считая мэра, считались кучкой флибустьеров, которые, подобно голодным свиньям в загоне, готовы были вцепиться зубами в любое предложение, но только с одной целью: они должны кушать, и кушать полной ложкой. Во времена больших возможностей и схваток за преимущества жизнь всегда погружается в бездны материализма и вместе с тем воспаряет в эмпиреи идеализма. Когда море несет высокие валы, впадины между ними выглядят устрашающе.

Лето наконец миновало, городской совет собрался в полном составе, и с первым дыханием осенней прохлады город был охвачен предчувствием схватки. Каупервуд, разочарованный итогом своих многократных попыток втереться в доверие к народным массам, решил вернуться к старому, надежному методу подкупа. Он назначил твердую цену; для начала по двадцать тысяч долларов за каждый голос в свою пользу. При необходимости эта цена могла подняться до двадцати пяти или до тридцати тысяч, что в общей сложности составляло около полутора миллионов. И все-таки это была незначительная цена по сравнению с грядущей прибылью. Он планировал представить свое предложение через олдермена по фамилии Балленберг, своего доверенного помощника и передать клерку, который внимательно изучит его, после чего другой помощник подаст его на рассмотрение объединенного комитета по улицам и площадям, состоящего из тридцати четырех членов городского совета. В этом комитете он будет рассматриваться в течение недели, после чего начнутся публичные слушания в общем зале. Держа линию обороны, Каупервуд считал необходимым закалить сердца своих сторонников перед горнилом тяжкого испытания, через которое им придется пройти. Олдерменов уже осаждали со всех сторон в их домах, окружных клубах и на общественных собраниях. Их почтовые ящики были забиты назидательными или осуждающими письмами. Даже их детей высмеивали на улицах и отчитывали за дела родителей. Священники взывали к ним в умоляющих или обличительных тонах. За ними шпионили и ежедневно поносили их в прессе. Мэр, искушенный полководец, державший в своих руках, чуял запах бойни и собирался отступать.