Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Между тем после смерти Батлера контроль над политической ситуацией претерпел значительные сдвиги. Некий Том Коллинз, один из прежних подручных Батлера, а теперь самостоятельный игрок в четырех избирательных округах города, где он имел многочисленные салуны и контролировал другие греховные учреждения, претендовал на политическое признание. Молинауэру и Симпсону пришлось консультироваться с ним, поскольку он мог создать неопределенную ситуацию с распределением ста пятнадцати тысяч голосов, значительное количество из которых были фиктивными, но это не меняло опасного положения вещей. Сыновья Батлера исчезли с политической сцены и были вынуждены ограничиться конными трамваями и контрактным бизнесом. Помилование Стинера и Каупервуда, которому противился Батлер, так как, удерживая Стинера, он продлевал заключение Каупервуда, стало значительно более легким делом. Скандал с хищением из казначейства постепенно затихал; в газетах перестали как-либо упоминать о нем. По ходатайству Стэджера и Уингейта губернатору была направлена внушительная петиция, подписанная всеми известными финансистами и брокерами, где было указано на вопиющую несправедливость осуждения Каупервуда с настоятельной просьбой о его помиловании. Что касалось Стинера, в таких стараниях не было надобности; местные политики в любое время могли намекнуть губернатору, что пора бы освободить его. Лишь враждебность Батлера по отношению к Каупервуду объясняла их медлительность. Было невозможно отпустить одного и не помиловать другого, так что эта петиция после кончины Батлера прошла без помех.

Однако ничего нельзя было поделать до марта следующего года после смерти Батлера, когда Стинер и Каупервуд отбыли по тринадцать месяцев тюремного заключения, достаточно долгий срок, чтобы удовлетворить негодование протестующей общественности. За это время Стинер претерпел значительные изменения в своем физическом и духовном облике. Несмотря на то что городские чиновники, различными способами получавшие прибыль от его милостей, время от времени наведывались к нему и он получил практически полную свободу в пределах своей камеры, а его семья не осталась без внимания, он понимал, что его общественная и политическая карьера завершилась окончательно и бесповоротно. Иногда кто-то присылал ему корзинку с фруктами и заверениями, что его страдания скоро закончатся, он понимал, что, когда выйдет на свободу, ему придется полагаться лишь на прежний опыт страхового агента и торговца недвижимостью. Это было достаточно трудно даже в те дни, когда он пытался обрести минимальное политическое влияние. Каково это будет теперь, когда он имеет репутацию человека, обобравшего городскую казну на пятьсот тысяч долларов и отправленного в тюрьму на пять лет? Кто одолжит ему деньги для небольшого старта, хотя бы четыре-пять тысяч долларов? Те самые люди, которые время от времени отдавали ему дань уважения и заверяли, что с ним несправедливо обошлись? Никогда. Все они будут искренне утверждать, что у них нет свободных денег. Если бы он имел надежную гарантию, тогда другое дело, но в таком случае он не стал бы обращаться к ним. Единственным человеком, который действительно помог бы ему, был Фрэнк А. Каупервуд. Стинер мог признать свою ошибку, и Каупервуд с готовностью бы дал ему ссуду, не думая о возврате. Но из-за плохого понимания человеческого характера Стинер считал Каупервуда своим врагом и не имел ни мужества, ни здравого смысла, чтобы сблизиться с ним.

Во время своего заключения Каупервуд постепенно накапливал небольшие суммы через Уингейта. Время от времени он выплачивал Стэджеру щедрое вознаграждение, пока этот достойный человек не решил, что с него достаточно.

– Если ты еще встанешь на ноги, Фрэнк, то не забудешь обо мне, если захочешь, но я не думаю, что ты этого захочешь, – сказал он. – Из-за меня у тебя были сплошные потери. Я без всякой платы возьмусь организовать эту петицию к губернатору. Все, что я делаю для тебя, отныне будет бесплатно.

– Не пори чушь, Харпер, – отозвался Каупервуд. – Я не знаю никого, кто мог бы лучше справиться с моим делом. И определенно никого, кому я мог бы доверять так же, как тебе. Ты же знаешь, я не люблю юристов.

– Ну да, – сказал Стэджер, – они тоже невысокого мнения о финансистах, так что здесь у нас ничья.

И они обменялись рукопожатием.

Поэтому, когда было принято окончательное решение о помиловании Стинера, наступившее в начале марта 1873 года, вопрос о помиловании Каупервуда был поднят негласно, но и неотвратимо. Делегация, состоявшая из Стробика, Хэрмона и Уинпенни, якобы представлявшего единогласное мнение городского совета и администрации, но говорившего от лица Симпсона и Молинауэра, которые изъявили свое согласие, посетила губернатора в Гаррисберге и совершила формальные представления, предназначенные для общественности. В то же время через посредничество Стэджера, Дэвисона и Лейфа была подана петиция о помиловании Каупервуда. Губернатор, заранее получивший инструкции от лиц, чья компетенция значительно превосходила полномочия этой делегации, устроил официальную процедуру. Он примет к рассмотрению поданные документы. Он рассмотрит историю преступлений и личные характеристики заключенных. Он не может дать никаких обещаний, там будет видно. Но через десять дней, после того как петиции основательно запылились в одном из его ящиков для бумаг без каких-либо попыток изучения, рассмотрения и расследования, он издал два письменных указа о помиловании. Один из них, в знак любезности, он вручил Стробику, Хэрмону и Уинпенни для личного предъявления мистеру Стинеру, как они того и желали. Другой указ он передал Стэджеру по его запросу. Затем обе делегации отбыли в Филадельфию, и вечером того же дня две группы людей: одна в составе Стробика, Хэрмона и Уинпенни, а другая в составе Стэджера, Уингейта и Уолтера Лейфа, – оказались перед воротами тюрьмы, но в разное время.