Глядя на него, присяжные верили всему, кроме истории с чеком на шестьдесят тысяч долларов. Когда дошло до этого, объяснение Каупервуда было достаточно правдоподобным. В те последние дни, когда он несколько раз встречался со Стинером, то и представить не мог, что ему грозит разорение. Да, он просил Стинера выделить ему деньги – пятьдесят тысяч и сто тысяч долларов, небольшие суммы, с учетом обстоятельств. Но, как может засвидетельствовать сам Стинер, он не беспокоился по этому поводу. Стинер был лишь одним из его финансовых ресурсов. В то время у него было много других источников. В противоположность словам Стинера он не употреблял сильных выражений и не обращался с настойчивыми просьбами, хотя и указал Стинеру, что тот совершает ошибку, поддаваясь панике и отказываясь выдавать кредит. Действительно, средства из городской казны были для него самым доступным, но не единственным ресурсом. В сущности, он полагал, что его кредит при необходимости может быть значительно расширен с помощью его друзей финансистов и что у него будет достаточно времени, чтобы привести свои дела в порядок и продержаться, пока не пройдет буря. Он рассказал Стинеру о крупной покупке ценных бумаг городского займа с целью удержать рынок в первый день паники и о том, что ему причитается шестьдесят тысяч долларов. Стинер не возражал против этого. Возможно, в тот день казначей был слишком расстроен и не уделил его словам должного внимания. После этого, к удивлению Каупервуда, он подвергся неожиданному давлению со стороны крупных финансовых учреждений, которые по тем или иным причинам проявили жесткость в своих требованиях к нему. Это давление, усилившееся с разных сторон на следующий день, вынудило его закрыть свою контору, хотя он до последнего момента не ожидал, что дело дойдет до этого. Его обращение за чеком в шестьдесят тысяч долларов, по сути, не было запланированным. Разумеется, он нуждался в деньгах, но они так или иначе причитались ему, а его сотрудники были слишком заняты. Он попросил выписать чек и лично забрал его ради экономии времени. Стинер знал, что если бы ему было отказано в этом, то он бы подал в суд на казначея. Вопрос о размещении сертификатов городского займа в амортизационном фонде вообще-то был делом, которому он никогда не уделял личного внимания. Этим занимался его бухгалтер, мистер Стэпли. В сущности, он не знал, что они так и не были размещены на депозите. (Это была откровенная ложь.) Что касается передачи чековой суммы на баланс Джирардского Национального банка, это было случайное совпадение. При иных условиях чек мог быть предъявлен к оплате в любом другом банке.
Он продолжал свой рассказ, с обезоруживающей искренностью отвечая на хитроумные вопросы Стэджера и Шэннона, и, судя по серьезному отношению к делу и готовности все объяснить, можно было поклясться, что он являет собой образец так называемой коммерческой чести. По правде говоря, он и сам верил в справедливость, важность и необходимость всего, что он делал, а теперь объяснял. Он хотел, чтобы присяжные увидели происходящее его глазами, поставили себя на его место и прониклись сочувствием к нему.
Наконец он закончил. Его свидетельские показания и манера держаться произвели разное впечатление на присяжных. Первый из них по имени Филипп Молтри пришел к выводу, что Каупервуд лжет. Он не верил, что банкир не знал о своей неплатежеспособности за день до того, как закрыл свою контору. Такого не могло быть! Кроме того, вся система сделок между Каупервудом и Стинером заслуживала определенного наказания, поэтому во время слушаний он думал, что, когда присяжные удалятся в совещательную комнату, он вынесет вердикт «виновен». Он даже придумал кое-какие аргументы для убеждения других в виновности Каупервуда. Второй присяжный, торговец тканями Саймон Глассберг, не сомневался в своем понимании сути описанных событий и решил голосовать за оправдание. Он не считал Каупервуда совершенно невиновным, но не думал, что тот заслуживает наказания. Третий присяжный, архитектор Флетчер Нортон, считал Каупервуда виновным, но в то же время слишком талантливым для того, чтобы отправлять его в тюрьму. Четвертый присяжный, ирландский подрядчик Чарльз Хиллеган, довольно религиозный человек, считал Каупервуда виновным и заслуживающим наказания. Пятый присяжный, торговец углем Филипп Лукаш, считал подсудимого виновным. Шестой присяжный, горный инженер Бенджамин Фрейзер, склонялся к виновности Каупервуда, но был не вполне уверен в этом. Седьмой присяжный, брокер с Третьей улицы Дж. Дж. Бриджес, маленький человек с недалеким и циничным умом, считал Каупервуда хитроумным мошенником, определенно заслуживающим наказания. Восьмой присяжный, управляющий небольшой пароходной компанией Гай Э. Трипп, не определился со своим выбором. Девятый присяжный, бывший владелец клеевой фабрики Джозеф Тисдейл считал Каупервуда скорее виновным по формальным основаниям, но для него самого это не было преступлением. Каупервуд имел право совершить то, что он сделал под давлением обстоятельств. Тисдейл был настроен голосовать за оправдание. Десятый присяжный, владелец цветочной лавки молодой Ричард Марш, был сентиментален и склонялся на сторону Каупервуда. У него не было настоящих убеждений. Одиннадцатый присяжный, бакалейщик Ричард Уэббер, небольшой коммерсант финансист, но физически сильный человек, ратовал за осуждение Каупервуда и считал его виновным. Двенадцатый присяжный, оптовый торговец мукой Вашингтон Б. Томас, считал Каупервуда виновным, но допускал помилование после обвинительного приговора. Он был уверен, что люди способны к исправлению.
Читать дальше