Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Затем он вызвал в качестве свидетеля Артура Риверса, который был доверенным агентом Каупервуда во время биржевой паники и дал показания о больших объемах ценных бумаг городского долга, которые он приобретал с целью оставаться на рынке. После него выступили братья Каупервуда, Эдвард и Джозеф, подтвердившие инструкции от Риверса покупать и продавать эти бумаги, но сосредоточиться в основном на покупках.

Следующим свидетелем был мистер У. К. Дэвисон из Джирардского Национального банка. Это был крупный мужчина, не столь дородный, сколь широкоплечий и широкогрудый. Его большая голова с ежиком светлых волос и высоким лбом говорила о рассудительности, впечатление не портил даже короткий сплюснутый нос и тонкие, властно изогнутые губы. Иногда в его жестких голубых глазах проблескивал намек на циничный юмор, но, как правило, он был дружелюбным, бодрым и благодушным без малейшего намека на снисходительность. Любой мог понять, что этот человек привык владеть твердыми фактами, благожелателен, но и строг в отношениях с Каупервудом. Когда он спокойно, но с большим достоинством занял свое место, его отношение к делу стало вполне очевидным. Он полагал, что эта юридическая и финансовая говорильня находится выше понимания среднего человека и ниже достоинства настоящего финансиста, – иными словами, одна скука, да и только. Сонный Спаркхивер, державший Библию сбоку от него для свидетельской клятвы, с таким же успехом мог бы держать деревянный брусок. Говорить правду время от времени очень выгодно. Показания Дэвисона были ясными и недвусмысленными.

Он был знаком с мистером Фрэнком А. Каупервудом около десяти лет. Практически все это время он вел дела с ним или через его посредничество. Он ничего не знал о личных отношениях Каупервуда с мистером Стинером, а также не имел личного знакомства с мистером Стинером. Что касается чека на шестьдесят тысяч долларов – да, он видел его раньше. Чек поступил в банк десятого октября вместе с другими денежными средствами для погашения кредита, предоставленного компании «Каупервуд и Кº», и банк получил эти деньги через свою расчетную контору. После этого от компании «Каупервуд и Кº» более не поступало предложений, которые могли бы привести к кредитной задолженности. Каупервуд полностью рассчитался с банком по своим обязательствам.

Тем не менее мистер Каупервуд мог иметь большую кредитную задолженность, что не говорит ни о чем предосудительном. Дэвисон не знал, что мистер Каупервуд собирается объявить о своем банкротстве, во всяком случае, не ожидал, что это произойдет так быстро. Он часто превышал свой кредитный лимит в банке; по сути, он часто поступал именно так. Он активно пользовался наличными средствами, когда дела шли хорошо. Превышение им кредита так или иначе было защищено гарантийными залогами или чеками, которые распределялись по мере надобности для поддержания баланса. Мистер Дэвисон любезно сообщил, что счет мистера Каупервуда был самым крупным и активно используемым в банке. Когда мистер Каупервуд объявил о своей неплатежеспособности, в банке хранились сертификаты городского займа на общую сумму более девяноста тысяч долларов, размещенных там в качестве залога.

Во время перекрестного допроса Шэннон, чтобы произвести впечатление на присяжных, попытался выяснить, не был ли мистер Дэвисон по какой-то причине особенно расположен к Каупервуду. Его заверили, что это невозможно. Со своей стороны, Стэджер постарался максимально прояснить для присяжных благоприятные для Каупервуда аргументы мистера Дэвисона, попросив его повторить их. Разумеется, Шэннон возражал, но не преуспел. Этот раунд остался за Стэджером.

Затем для свидетельских показаний был вызван Каупервуд; при упоминании его имени в зале заметно оживились.

Каупервуд быстро и решительно выступил вперед. Он был спокоен и собран; ему предстояло бросить вызов жизни, но он собирался сделать это с вызывающей учтивостью. Юристы, присяжные и безвольный судья – все эти уловки судьбы не могли смирить или ослабить его дух. Он хотел помочь своему адвокату вывести Шэннона из равновесия и сбить с толку обвинение, но разум подсказывал, что этого можно добиться лишь с помощью несокрушимых фактов либо их подобия. Он был убежден в справедливости своих действий. Он имел право так поступать. Жизнь была войной, особенно в мире финансов, а стратегия была ее лейтмотивом, долгом и необходимостью. К чему беспокоиться о мелких, ничтожных умах, не способных понять это? Он изложил свою историю для Стэджера и присяжных в самых благоразумных словах и представил ее в наиболее выгодном свете. По его словам, инициатива для первой встречи с городским прокурором исходила не от него, а от Стинера. Он не побуждал мистера Стинера к каким-либо действиям. Он лишь продемонстрировал казначею и его друзьям финансовые возможности, за которые они с готовностью ухватились. В то время Шэннон еще не представлял, с каким хитроумием Каупервуд получил свои трамвайные компании, чтобы в удобный момент выпихнуть из дела Стинера и его приятелей без возможности опротестовать это, поэтому Фрэнк рассказывал об этих вещах как о деловых перспективах, которые он создал для Стинера и остальных. Шэннон не был финансистом, впрочем, как и Стэджер. Им приходилось верить на слово, хотя они сомневались в услышанном, особенно Шэннон. Он не отвечал за традицию, сложившуюся в канцелярии городского прокурора задолго до его появления. Он был банкиром и брокером.