Михаил Меньшиков - Письма к ближним

– Попробовали бы вы получать «проценты» с такого колеблющегося капитала! – завопил помещик. – Попробовали бы вы повозиться с имением! Если бы выбрали хоть четыре процента со стоимости в год – свечку поставили бы Николе Чудотворцу. Если земля – капитал, то очень уж странный какой-то. В то время как вы, чиновники, даже не подумаете о капитале, с которого берете проценты в виде жалованья, нам приходится ухаживать за землей, прямо как за истеричной женщиной.

– Не тиранили бы землю, не было бы и ее истерик. Помилуйте, точно не всем известно, как у нас ведут хозяйство – берут из земли все и не возвращают ей почти ничего. Бросают землю на мужиков, а потом плачутся. Попробуй-ка я сбросить свое канцелярское дело на безграмотного писаря, небось, немного бы я получил со своего бумажного поля. Не только урожай мой, жалованье пропало бы, но и с самого поля меня давно вышвырнули бы. Вы же, помещики, можете быть или не быть на вашей службе, делать или не делать своей работы. В крайнем случае теряете только доход, т. е. проценты. Сам же капитал в виде земли никто у вас не может отнять, кроме Бога…

– Да кроме Тульского банка, – прибавил помещик. – Хе-хе! Не по «третьему пункту», так по третьей публикации вам пропишут такую чистую отставку от имения, что мое почтение. Оскудел помещик – куда он двинется? У чиновников хоть пенсия есть…

– Но пенсию нужно выслужить, проработать полжизни. Сделайте, г. помещики, опыт, проработайте изо дня в день, методически и регулярно, как мы, чиновники, от 10 ч. утра до 4 вечера, тридцать пять лет. Уверяю вас, что вы наживете не нашу жалкую пенсию… Про вас лично я не говорю, но, сколько я заметил, жалуются на свою участь только ленивые помещики, те, что заедут в Ниццу, да оттуда и управляют хозяйством. Которые сидят на месте и ходят в высоких сапогах – те неизменно богатеют.

– Слов нет; есть, которые и богатеют, – прохрипел калужский хозяин. – Богатеют кулаки из дворян. Но правительство хочет видеть в поместном дворянстве не скаредов, не кулаков, одетых по-мужицки и хлебающих пустые щи, лишь бы не истратить гроша лишнего, – оно хочет видеть в нас носителей европейской культуры. Если я надену сапоги, смазанные дегтем, да полушубок, да откажусь от всякой роскоши, от книг, журналов, музыки, театра, общественной жизни, – чем я буду отличаться от любого мещанина? Какой я буду помещик?

– Зачем отказываться от книг да от журналов. Это не Бог весть какая роскошь. Умственная культура совместима и с полушубком, и с смазанными сапогами. Но напрасно вы думаете, что от вас требуется какая-то высшая культура. Такая культура – дело всей нации, всего человечества. Роль помещиков скромнее. Как от инженера или лесничего требуется их специальная работа, так и от помещиков требуется не столько умственная культура, сколько культура полей. Высшую образованность поддерживают особые сословия – ученые, писатели, художники, – ваше же дело очень почтенное и скромное – сельское хозяйство.

– Так поддержите же нас! – вскричал калужский помещик. – Пусть мы простые агрономы, фермеры, мызники, но разве и в этом звании мы менее значим, чем разные асессоры и советники?

– Вас, голубчик мой, и поддерживают всеми мерами. Повторяю, – государство предоставляет вам пользоваться землей и все доходы ее обращает в вашу пользу. Когда вам трудно кажется – сравнивайте себя с простым народом, вы тотчас увидите, что вы оделены неизмеримо выгоднее. Вспомните, что при освобождении крестьян две трети дворянских земель остались за помещиками, и лучшие из земель. За отошедшую треть многие получили выкупные, около 900 миллионов. Затем дворянству был оказан самый широкий кредит, – само государство делает займы из пяти процентов, а дает ссуды нам из четырех. В государственном и частном банках вы ухитрились забрать до полутора миллиарда рублей. Куда исчезли эти колоссальные суммы? Надо сказать правду – ни одно сословие не было так засыпано деньгами, как помещики, – на них буквально капал дождь золота…

– Ну, не знаю; может быть, где-нибудь и было это атмосферное явление, у нас же золота что-то не видели. Совсем напротив, с этими банками да кредитами не успели оглянуться, как все очутились в долгу, как в петле. Все заложились и перезаложились.

Вмешался полтавский помещик.

– Позвольте мне вставить слово. Я тоже не согласен с Евгением Марковым. Недостатка помощи от правительства не было. Напротив, от чего мы погибаем, помещики, – это именно от усердия государства нам помочь. Не будь кредита, мы не выпустили бы крестьян еще до реформы из своих рук. Ведь из одиннадцати миллионов крепостных больше семи миллионов были заложены в опекунском совете. Еще до реформы мы были должны государству почти 316 миллионов. Чтобы помочь нам при выкупе, устроили банк, да еще на золотую валюту. Это была ужасная ошибка. Стали поспешно продавать ренту, она тотчас упала, долги наши почти удвоились. Потом открылись другие банки и, наконец, дворянский, но кто перешел туда – перешел почти с двойными долгами. При обмене терялась сначала треть, потом четверть капитала. Конечно, и мы, помещики, наделали бездну промахов; но были и государственные тяжелые ошибки. Ведь нынче все связано, как в организме, внешнее и внутреннее. Мы думаем – вот оно разоренье – засуха, а попристальнее всмотришься, есть причины похуже засухи, и за тысячи верст от нас.