Элизабет Арним - Колдовской апрель

Глубокий цинизм поглотил бедную Скрэп. Изнутри она вся словно заиндевела от разочарования, но снаружи оставалась все такой же нежной и восхитительной и продолжала украшать собою мир. Что сулило ей будущее? Она не могла себе его представить, она не была к нему готова. Она ни на что не годилась – она растратила все свое время на то, чтобы быть прекрасной. Когда-нибудь она перестанет быть красавицей, и что тогда? Скрэп не представляла, она боялась даже думать об этом. Да, она устала от всеобщего внимания, но по крайней мере это состояние – быть в центре внимания – ей было привычно, ничего другого она никогда не знала, но перестать быть центром внимания, выцвести, потускнеть, стать незаметной – наверное, это будет очень болезненно. И, однажды начавшись, это будет тянуться годы и годы. Только представить, что большая часть твоей жизни пройдет совсем не так, как надо. Только представить, что старой будешь в два или три раза дольше, чем была молодой. Господи, какая глупость. Все глупо. На свете не было ничего, чем ей хотелось бы заняться. Зато существовали тысячи вещей, которые ей делать не хотелось. Сбежать в тишину, стать невидимкой, если б еще впасть в бессознательное состояние – вот и все, что ей сейчас было необходимо, но и здесь, даже здесь ей не давали ни минуты покоя, и эта нелепая женщина, заявляющая – только потому, что хочет проявить власть и заставить ее лечь в постель и – бред какой-то! – пить касторку, – что она заболела.

– Уверена, – объявила миссис Фишер, почувствовав, что холод камня начинает передаваться ей и что сидеть здесь больше нельзя, – что вы поступите разумно. Так пожелала бы ваша матушка – у вас есть мать?

В глазах Скрэп появилась тень интереса. Есть ли у нее мать? Если у кого имеется мать, так это у Скрэп. Она не подозревала, что существуют люди, никогда о ее матери ничего не слыхавшие. Она была одной из этих важных маркиз – ведь существуют, и о том никто лучше Скрэп не знал, маркизы и маркизы – и занимала высокое положение при дворе. Отец тоже в свое время был весьма выдающейся личностью. Но его, бедняги, время ушло, потому что во время войны он совершил несколько серьезных ошибок, к тому же сейчас он здорово постарел, но все-таки оставался весьма известной личностью. Какое облегчение, какое невероятное облегчение встретить кого-то, кто никогда не знал о ее семье или по крайней мере еще не понял, из какой она семьи.

Миссис Фишер начала становиться ей симпатичной. Возможно, оригиналки тоже о ней ничего не знают. Когда она подписала самое первое письмо им своим именем, великим именем Дестеров, которым, словно кровавой нитью – потому что представителей их рода постоянно кто-то убивал – была перевита вся английская история, она сочла самим собою разумеющимся, что они знают, кто она такая, да и когда они встречались на Шафтсбери-авеню, она тоже была уверена, что знают, потому что они не спросили у нее никаких рекомендаций, как несомненно поступили бы в ином случае.

Настроение у Скрэп поднялось. Если никто в Сан-Сальваторе ничего о ней не слыхал, тогда она на целый месяц сможет избавиться от себя, избавиться от всего с собой связанного, забыть обо всем, что к ней липло, что опутывало ее по рукам и ногам, забыть весь этот шум, и, возможно, тогда она поймет, что ей с собой делать. Она сможет по-настоящему подумать, по-настоящему прочистить мозги и прийти к настоящему решению.

– Все, что мне нужно здесь, – сказала она, наклонившись в кресле вперед и обхватив руками колени, глядя на миссис Фишер снизу вверх, потому что каменная скамья была выше кресла, почти с оживлением, так она обрадовалась, что миссис Фишер ничего о ней не знает, – так это прийти к решению. Вот и все. Это ведь не так уж и много, не так ли? Только и всего.

Она смотрела на миссис Фишер и думала, что ее устроит практически любое решение – главное, ухватиться хоть за что-то, ухватиться крепко, перестать плыть по течению.

Миссис Фишер сверлила ее своими маленькими глазками.

– Смею сказать, – заявила она, – что молодой женщине вроде вас нужны муж и дети.

– Что ж, это один из вариантов, над которыми я должна подумать, – дружелюбно ответила Скрэп. – Но вряд ли это можно считать решением.

– А в данный момент, – сказала, поднимаясь, миссис Фишер, потому что замерзла, сидя на каменном выступе, – я бы не стала на вашем месте ломать голову в поисках решений. Женские головы для размышлений не предназначены, уверяю вас. На вашем месте я бы пошла в постель, чтобы не разболеться.