Элизабет Арним - Колдовской апрель

Однако миссис Уилкинс твердо направляла ее к выходу, и Роуз в очередной раз подивилась уравновешенности, мягкому и спокойному темпераменту Лотти – той, которая в Лондоне была просто комком нервов. С того момента, как они очутились в Италии, именно Лотти стала казаться старшей. Она определенно была очень счастлива, пребывала в настоящем блаженстве. Неужели счастье обладает такой защитной силой? Неужели оно делает человека таким непоколебимым и мудрым? Роуз и сама была счастлива, но все-таки не в такой степени. Совершенно очевидно, не в такой, потому что она не только хотела сразиться с миссис Фишер, но ей нужно было еще кое-что, кое-что помимо этого восхитительного места, чтобы завершить картину – ей нужен был Фредерик. Впервые в жизни она была окружена совершенной красотой, и ее единственной мечтой было показать ему эту красоту, разделить ее с ним. Ей был необходим Фредерик. Она тосковала по Фредерику. Ах, если б только, если б только Фредерик…

– Бедная старушенция, – сказала миссис Уилкинс, мягко закрывая двери, отделявшие их от одержанной миссис Фишер победы. – Даже представить невозможно – в такой день!

– Весьма грубая старушенция, – сказала миссис Арбатнот.

– Это у нее пройдет. Жаль, что мы решили посидеть в ее комнате.

– Это самая красивая комната, – сказала миссис Арбатнот. – И она не ее.

– Ох, здесь полно места, всем хватит, а она такая несчастная старуха. Да пусть забирает себе эту комнату. Какая разница?

И миссис Уилкинс сказала, что собирается сходить в деревню, поискать почтовое отделение и отправить письмо Меллершу. Роуз пойдет с ней?

– Я вот тут думала о Меллерше, – сказала миссис Уилкинс, когда они друг за дружкой спускались по узкой зигзагообразной дорожке, той самой, по которой поднимались накануне ночью.

Она шла впереди, миссис Арбатнот – и теперь это казалось совершенно естественным – следовала за ней. В Англии все обстояло наоборот: Лотти, робкая, нерешительная, молчаливая, кроме тех моментов, когда вдруг взрывалась невразумительными речами, всегда следовала за спокойной и разумной Роуз.

– Я вот тут думала о Меллерше, – повторила миссис Уилкинс, обернувшись, потому что решила, что Роуз в первый раз ее не расслышала.

– Неужели? – ответила Роуз с легким неодобрением в голосе, поскольку ее опыт общения с Меллершем не оставил приятных воспоминаний. Она обманула Меллерша, поэтому он ей не нравился. Она не осознавала, что именно в этом крылась причина ее неприязни, и полагала, что все дело в том, что он не особо отмечен божьей благодатью. И тут же упрекнула себя в высокомерии: так думать нехорошо, неправильно. Несомненно, муж Лотти куда ближе к Господу, чем она сама. И все же он ей не нравился.

– Я вела себя как настоящая стерва, – сказала миссис Уилкинс.

– Что? – переспросила миссис Арбатнот, не веря своим ушам.

– Ну, уехала, бросила его одного в этом кошмаре, а сама наслаждаюсь в раю. А он ведь сам собирался отвезти меня на Пасху в Италию, я об этом говорила?

– Нет, – коротко ответила миссис Арбатнот: она не поощряла разговоров о мужьях. Стоило Лотти начать что-то говорить о своем супруге, как она тут же меняла тему. Один муж вел к другому мужу, что в разговорах, что в жизни, а она не могла и не стала бы говорить о Фредерике. И никогда о нем не упоминала – достаточно было самого факта его наличия. О Меллерше-то говорилось, и не раз, поскольку он пытался помешать их предприятию, но миссис Арбатнот внимательно следила за тем, чтобы удерживать его в означенных пределах.

– Да, собирался, – подтвердила миссис Уилкинс. – Никогда в жизни ничего подобного не делал, и я была в ужасе. Только подумать: как раз когда я собралась сама сюда ехать!

Она приостановилась и посмотрела на Роуз.

– Да-а-а, – протянула Роуз, пытаясь придумать, что бы такое сказать.

– Теперь понимаешь, почему я назвала себя стервой? Он планировал отпуск в Италии со мной, а я планировала отпуск в Италии без него. Думаю, – произнесла она, внимательно глядя на Роуз, – у Меллерша есть все причины злиться и обижаться.

Миссис Арбатнот была поражена. Невероятная скорость, с которой буквально на глазах, час от часу, Лотти становилась все более разумной и самоотверженной, приводила ее в замешательство. Она превращалась чуть ли не в святую. Вдруг с теплотой заговорила о Меллерше – том самом Меллерше, о котором она еще сегодня утром, когда они сидели, свесив ноги в воду, говорила, что он растаял где-то там, в дымке. Но то было утром, а всего лишь после ланча Лотти уже вернула его из дымки и даже написала ему, судя по всему, довольно пространное послание. Прошло еще несколько минут, и она уже объявляет, что у него есть все причины злиться и обижаться на нее и что она вела себя – слово довольно необычное, однако выражающее истинное раскаяние – как стерва.