Элизабет Арним - Колдовской апрель

Роуз потрясенно смотрела на нее. Если дело пойдет такими темпами, то скоро над ней воссияет нимб, впрочем, уже воссиял – как мог бы подумать каждый, не догадывающийся, что это пробивающийся сквозь листву свет играет на ее рыжеватых волосах.

Судя по всему, в Лотти вселилось огромное желание любить и дружить – любить всех, дружить со всеми, стремление к чистой добродетели. Собственный же опыт говорил Роуз, что добродетель, то состояние, когда чувствуешь себя добродетельной, достигается не иначе как через труды и боль. Чтобы достичь этого состояния, требуется время, и на самом деле никто никогда его и не достигает, разве только на какие-то краткие мгновения. Путь к нему требует невероятной самоотдачи, и усеян этот путь сомнениями. А Лотти пронеслась по нему во весь опор. Да, она не избавилась от своей порывистости, подумала Роуз. Просто это качество приняло другое направление. И сейчас она в едином порыве превращается в святую. Может ли кто-то так стремительно обрести добродетель? И не последует ли за этим столь же стремительная реакция?

– Я бы не была в этом так уверена, – осторожно сказала Роуз, глядя сверху в сияющие глаза Лотти – спуск был крутым, и Лотти стояла значительно ниже нее.

– Но я уверена в этом, я так ему и написала.

– Да, но только сегодня утром…

– Все здесь, – прервала ее Лотти, с удовлетворением постучав по конверту.

– Что – вообще все?

– Ты имеешь в виду, по поводу объявления и моих сбережений? Нет, пока об этом я не писала. Расскажу сама, когда он приедет.

– Приедет?.. – повторила за ней Роуз.

– Я пригласила его к нам.

Роуз только и могла, что молча смотреть на нее.

– Это меньшее, что я могла сделать. К тому же – только погляди! – И Лотти взмахом руки охватила окрестности. – Не делиться всем этим – отвратительно. Да, я повела себя как стерва, когда уехала и оставила его, но ни одна стерва не может быть такой стервозной, чтобы не попытаться пригласить Меллерша приехать и тоже насладиться всем этим. Элементарная порядочность требует, чтобы он тоже получил хоть какое-то удовольствие от моих накоплений. В конце концов, он предоставлял мне кров и кормил меня все эти годы. Нельзя быть такой неблагодарной.

– И… ты полагаешь, он приедет?

– О, надеюсь, – со всей серьезностью ответила Лотти и добавила: – Бедняжечка.

Роуз почувствовала, что ей надо присесть. Это Меллерш бедняжечка? Тот самый Меллерш, который еще несколько часов назад был лишь смутным воспоминанием? На повороте дорожки стояла скамейка, и Роуз подошла к ней и села. Она хотела перевести дыхание, выиграть время. Если б у нее было время, она придумала бы, как перехватить стремительную Лотти, остановить ее, прежде чем она совершит то, о чем впоследствии может пожалеть. Меллерш в Сан-Сальваторе? Меллерш, от которого Лотти совсем недавно так рвалась сбежать?

– Я так и вижу его здесь, – объявила Лотти, словно отвечая на ее мысли.

Роуз взглянула на нее с искренним беспокойством: каждый раз, когда Лотти этим убежденным тоном заявляла: «Я так и вижу», ее видения сбывались. Следовательно, видение с мистером Уилкинсом тоже может воплотиться.

– Очень жаль, – тревожно сказала Роуз, – но я тебя не понимаю.

– И не пытайся, – ответила с улыбкой Лотти.

– Но я должна, потому что я тебя люблю.

– Дорогая моя Роуз, – Лотти наклонилась и нежно поцеловала подругу.

– У тебя все так быстро меняется, – сказала Роуз, – я за тобой не поспеваю. Я не понимаю. Так же было и с Фредер…

Она с испугом оборвала себя.

– Вся идея нашего путешествия, – продолжила она, потому что Лотти вроде и не заметила ее оговорки, – состояла в том, чтобы уехать ото всех, разве не так? Вот мы и уехали. И вот прошел всего лишь день, а ты уже пишешь тем самым людям, от которых…

Она умолкла.

– Тем самым людям, от которых мы хотели уехать, – закончила за нее Лотти. – Совершенно верно. Это кажется идиотски нелогичным. Но я так счастлива, мне так хорошо, я чувствую себя такой немыслимо цельной. Это место – о, здесь я переполнена любовью.

Она умолкла и посмотрела на подругу, словно удивляясь самой себе.

Роуз минутку помолчала, а потом спросила:

– И ты полагаешь, что это место так же подействует и на мистера Уилкинса?

Лотти рассмеялась.

– Не знаю! Но даже если не подействует, то здесь столько любви, что в ней могут утонуть пятьдесят мистеров Уилкинсов, как ты его называешь. Главное – чтобы кругом была любовь, море любви. Дома мне казалось, что важно: кто любит, сколько любит. Я, словно какая-то скупердяйка, все подсчитывала, все взвешивала. Была чудовищно одержима справедливостью. Как будто справедливость хоть чем-то отличается от мщения. Только в любви есть смысл. Дома я не любила Меллерша, если только он не любил меня в ответ, сколько он любит – столько я люблю, а если он не любит, то и я тоже, чтобы по справедливости. Ты представляешь? И в доме было так все скупо, так душно…