Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

Глаза Никоса так привыкли к абсолютной темноте, что начало казаться, будто он видит шероховатости стен и трещины пола, хотя свет не мог поступать ниоткуда.

Это был тонкий расчет: несколько дней Никос не видел света и, оказавшись в кабинете с огромным окном, почувствовал резкую боль в глазах. Когда к нему вернулась способность видеть, в пяти шагах от него стояла Элли. Лицо ее было измученным, но без следов побоев (эти подлецы знали, как бить и пытать, не оставляя следов), брови нахмурены, она отчужденно смотрела мимо Никоса и на вопрос, знаком ли ей этот человек, молча покачала головой. Элли еще не знала, что личность Никоса в асфалии уже установлена.

В первые три месяца допросы следовали один за другим, чуть ли не ежедневно. По невероятному количеству имен, которые мелькали в вопросах, можно было судить, что затевается грандиозный процесс, равного которому не было в истории Греции. Но, по-видимому, концы у следствия никак не сходились с концами: из пятидесяти тысяч политзаключенных, имевшихся под рукой у асфалии, следователи никак не могли отобрать два-три десятка, которые могли бы предстать перед военным трибуналом в качестве «группы Белоянниса». Во-первых, отпадали все те, кто был арестован до апреля 1950 года и по этой причине никак не мог вступить в контакт с Белояннисом; во-вторых, отпадали и те, кто был арестован после апреля, но был уже осужден на другом процессе.

Очень скоро комиссары асфалии поняли, что имеют дело с человеком, от которого новых имен не добиться. Такое испытанное средство, как пытки и избиения, в случае с Белояннисом не имело успеха; в ответ на первые же попытки Белояннис пригрозил голодовкой, и были все основания предполагать, что он доведет это дело до конца. Белояннис был слишком нужен асфалии — не столько как человек, сколько как символ, марка предстоящего судебного процесса, и пытки пришлось прекратить. К угрозе, что смертельный исход голодовки будет представлен как самоубийство «под тяжестью обвинений», Белояннис отнесся спокойно: им невыгодно было прибегать к такому испытанному трюку. Никос им нужен был живым. Но дождаться от него показаний комиссары асфалии не смогли. Никос превосходно владел своими нервами, темнота, одиночество и полная отключенность от мира, сломившие многих, на него совершенно не действовали, физически и психически он был достаточно закален, чтобы все это перенести.

Тогда асфалия прибегла к пытке неизвестностью. Допросы прекратились, и в течение полутора месяцев Белояннис сидел в «бетонном шкафу», лишенный даже возможности считать дни и ночи: часы у него были отобраны. Раз в сутки караульный приносил еду, и это позволяло хоть как-то отсчитывать время; заметив это, начальство приказало охране «сбить систему», и караульный стал приходить то раз в двое суток, то по три раза на день. Однако свести Белоянниса с ума таким способом не удалось: он научился определять и отсчитывать время по малейшим изменениям света, который проступал сквозь щели дверного косяка. Это был такой слабый свет, что только после недельного пребывания в кромешной тьме можно было его увидеть — точнее, не увидеть, а ощутить кончиками пальцев, проводя рукой по кромке порога.

И вот наступило время «Бобе». Еще на свободе Никос много слышал об этом хозяине подвалов асфалии. Иногда, если замешкавшийся караульный не слишком быстро прикрывал окованную железом дверь, из коридора вдруг доносился вопль ужаса и тоски, от которого леденело сердце. Это где-то по соседству «работал» Бобе. Настоящее его имя было Роберт Дрискол, и числился он в штате асфалии «старшим советником», советы же, которые он давал в процессе «обработки» арестованных, бывали такого рода, что даже видавшие виды комиссары асфалии поеживались и предлагали Бобе действовать самому, от чего он, впрочем, никогда не отказывался. Это по его «сценарию» свели с ума примерно в это же время профессора математики Цамиса, которого никак не удавалось связать с «группой Белоянниса». Это по разработкам Бобе и при его личном участии была замучена в ходе подготовки к тому же процессу молодая женщина Лия Фотия. Что делали с ней изверги, осталось тайной: ее изуродованное тело было выброшено из окна того самого кабинета, куда водили на допрос Никоса и Элли. Своей коронной работой Бобе считал обработку «одного из членов группы Белоянниса» — Питакаса, имя которого Никос, кстати говоря, услышал на процессе впервые. Не выдержав пыток, Питакас подписал «дилоси», поставил свою подпись под множеством самых фантастических показаний, а когда его оставили в покое — стал пытаться лишить себя жизни с такой настойчивостью, что его пришлось отправить в сумасшедший дом. К моменту начала процесса его удалось привести в более или менее уравновешенное состояние, но на одном из заседаний произошел тяжелый психический срыв. Из других «достижений» Бобе можно было бы назвать самоубийство Евангелины Флория, помешательство Атанасопулоса и — после попытки покончить с собой — Лонгоса. Вот так шло следствие, но обо всем этом Никос узнал лишь перед самым началом процесса.