Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

Однажды между ними разгорелся нешуточный спор, в котором обе стороны пустили в ход тяжелые аргументы:

— Где революционная ситуация, где? Может быть, ты привез ее с собой из-за границы?

— А ты ее и не видишь! Ты вся поглощена нелегальным бытом!

— Зато я работаю с живыми людьми, а не с абстрактными установками!

— Вот и не видишь перспективы! Все силы твои уходят на то, как бы обвести вокруг пальца асфалию. Это и есть та самая установка на выживание, не больше!

— Мы — на местах, нам виднее!

— Виднее всегда со стороны! Конкретность вас заедает!

— А, со стороны! Ты сказал «со стороны»? А может ли революционер быть в стороне от конкретной борьбы? Если, конечно, он революционер, а не…

Элли остановилась передохнуть.

— Ну? — поторопил ее Никос.

— Что «ну»? — переспросила она, смахивая со лба прядки волос.

— Ты сказала «если он революционер, а не…» Кто?

Элли смутилась.

— Разве я так сказала?

И, глядя на ее растерянное виноватое лицо, Никос вдруг неожиданно для себя произнес:

— Ты даже не знаешь, Элли, как ты мне нужна.

Элли посмотрела на него вопросительно — Никос был серьезен. Она помедлила и сказала:

— Знаю. Ты в трудном положении, Никос.

Элли была права: Никос действительно находился в трудном, мучительно сложном положении. Установки, которые он привез от ЦК, часто вступали в противоречие с реальностью. Люди, которых ЦК обвинял в измене, на поверку оказывались честными, мужественными коммунистами, они были глубоко оскорблены несправедливыми обвинениями, но продолжали работать для партии, потому что иначе не могли жить. Оставалось признать, что ЦК зачастую неверно оценивает положение дел на местах. Но Никос сам был членом ЦК, его представителем в афинском подполье и подвергать сомнению линию ЦК после коллективно принятых решений был не вправе. Из-за этого нередко возникали большие сложности. Элли была связной Плумбидиса и помогала Никосу найти общий язык с товарищами из подполья — и потому была для него незаменимым помощником. Но, говоря о том, что Элли ему нужна, Никос имел в виду не только это.

— Боюсь, что ты меня не до конца поняла, — сказал он тогда Элли.

— Возможно, — ответила ему Элли. — Я поняла главное: то, что я тебе нужна…

При выходе на площадь Никос еще издали заметил группу людей. Прохожие замедляли ход, как будто готовясь обойти невидимое препятствие. Без сомнения, это была проверка документов. Никос сразу же свернул в боковой переулок, но там навстречу ему шли двое полицейских.

— Ваши документы, — равнодушным голосом проговорил один.

Никос спокойно достал из внутреннего кармана пиджака свой паспорт и протянул полицейскому.

— Вам придется последовать за нами, — сказал тот, бегло просмотрев документ.

Никос сделал шаг назад и оглянулся. При выходе из переулка стояли двое в штатских, довольно потрепанных пальто и смотрели на него без особого интереса. Обычная уличная облава: пожалуй, не худший вариант.

В полиции Никос, разумеется, настаивал, что его зовут так, как написано в паспорте, даже после того, как ему со злорадством сказали, что для такого важного лица паспорт можно было бы изготовить и подобросовестнее.

— Я вас не понял, — холодно сказал Никос комиссару асфалии.

— Ну, начнем с того, что этот документ, если не считать фотографии, принадлежит человеку, в свое время подписавшему «дилоси». Вы же об этом факте в своей версии умолчали. Давайте теперь попытаемся разобраться в этом противоречии…

Никос молча пожал плечами. Возможно, его просто пытались «взять на пушку» — пока в картотеке асфалии занимаются сличением отпечатков пальцев (а это работа нешуточная). Но Никос не собирался облегчать им задачу: пусть потрудятся, это даст ему возможность хорошенько обдумать случившееся.

Первый, самый приблизительный вывод — произошло не самое худшее. Во-первых, он правильно сделал, что не зашел в лавку к Яннису, а во-вторых, асфалия вообще поторопилась с арестом. Проверив документы, они могли бы отпустить его, последить за ним денек-другой и собрать урожай побогаче. Ну что ж, если они надеются, что, ухватившись за него, вытянут целую цепочку, то они просчитались. Только бы Элли успела скрыться…

Элли Иоанниду была арестована 27 декабря — ровно через неделю.

Сидя в одиночке асфалии (бетонный пол, постели нет, окон тоже нет, отопления, разумеется, никакого, спать приходится на голом полу, оправляться — тут же; за ночь камера так остывает, что кажешься себе вмерзшим в ледяную глыбу), Никос с болью думал о том, что в такой же одиночке сейчас может находиться и Элли. А ведь у нее должен быть ребенок, она едва успела ему об этом сказать. Как она перенесет этот каменный холод, побои, пытки? Пытки… В волнении Никос пытался встать, но с его ростом и плечами в этой каменной коробке нельзя было не то что встать — трудно было повернуться.