Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

— Вера, Верочка, смотри! Это Сатурн! Все три кольца. Какая четкость! А это планетарные туманности. Ты видишь? Ты понимаешь? Отрегулировали! Наладили!

Он держал керосиновую лампу так, чтоб ей удобно было разглядывать пластинки. Она щурилась, смотрела на влажное стекло и, проверив, не осталось ли на пододеяльнике пятен от темных пластинок, спросила:

— Туманности? Ну и что? Ложился бы лучше спать.

— Спать?

Он растерянно отступил, не веря своим ушам.

Верочка сладко зевнула, небрежно сдвигая пластинки на край постели. На пальце сверкнуло колечко.

Павел Карлович недоуменно следил за ее рукой, за пластинками: они наползали одна на другую, царапались.

Сняв пенсне, он с минуту еще стоял, близоруко щурясь, уставясь на жену, на тумбочку с пузырьками, с высоким инкрустированным канделябром.

Поникший, пошел к двери. Она хотела окликнуть его, но не окликнула, да и вряд ли он обернулся бы…

Тени от деревьев во дворе стали короче. Снег потемнел. Лик луны затуманило облачко. В башне обсерватории загорелся свет, а внизу, у крыльца, задрав головы, расселись Цезарь и Норма.

Вера Леонидовна отошла от окна. Под ногами, как живая, скрипнула половица.

Курсистки приезжали из Мерзляковского переулка в обсерваторию по четвергам. В этот день на Пресне они проходили практику и слушали лекции.

Около десяти утра старший дворник Соколов медленно пересекал двор, неся длинную палку, на конце которой, нанизанная на гвоздь, горела свеча. Лицо его было степенно и непроницаемо, как у жреца. Он входил в аудиторию, подтягивал кольцо; струя газа успевала качнуть огонек свечи, и тут же вспыхивала люстра.

— Теперича пожалуйте, — говорил Соколов курсисткам, толпившимся в коридоре. Он уносил палку так же важно, как и вносил, хотя палка была грубооструганная, а фитиль погашенной свечи дымился и вонял.

Девушки наперебой благодарили важного дворника: им нравился торжественно-потешный церемониал, нравился и весь уклад обсерватории, где царила гостеприимная доброжелательность.

Павел Карлович появлялся точно в назначенное время, не опережая звонка и ни на секунду не опаздывая, стремительно проходил вдоль столов и подымался на кафедру. По пути он успевал объять взглядом всю аудиторию и, конечно, заметить Варвару Николаевну, сидевшую, как правило, у окна. Если на столе возле нее не было ни тетрадок, ни учебников, а пестрела обложка журнала «Путеводный огонек», значит, встреча необходима.

После лекции курсистки переходили в башню, где они практиковались у приборов, а у Варвары Николаевны был повод отлучиться: в обсерваторской библиотеке она подбирала пособия для всего курса. Поручение это мог бы дать ей Павел Карлович своей властью. Однако он поступил по-иному. Кандидатуру Яковлевой предложила одна из однокурсниц.

— Яковлева так Яковлева — дело ваше, — согласился приват-доцент, — но отныне в библиотеку пусть ходит она одна. Иначе создается ненужная сутолока. А штатного библиотекаря, как вы знаете, у нас нет.

В библиотеке Варвара Николаевна застала Софью Войкову. Она приметила ее еще утром, когда Софья возле церкви примкнула к их группе и вместе вошла в калитку обсерватории. «Молодец», — отметила про себя Яковлева.

Софья тоже теперь узнала ту глазастую, чернобровую курсистку, которая приезжала к ним в Марьинку в первый день восстания.

— Здравствуйте! — сказала Варвара Николаевна. — Я принесла вам весточку от брата.

Она отвернула манжет кофты и достала свернутую трубочкой записку.

Костя писал плохо отточенным карандашом, буквы были неотчетливы, но знакомые завитушки над «б» и «д» выдавали его почерк, его руку. В записке не улавливалось ни хандры, ни подавленности. Весточка пересылалась, видимо, через надежного человека. Тем не менее Константин писал эзоповским языком:

«Прежде всего, прошу обо мне не беспокоиться. Наш покровитель, знакомый тебе по встрече в Юрьевце, прислал мне деньги. Они скоро понадобятся.

Пока отдыхаю. Кое-чему учусь. Отдыхает нас тут страшно много. Отдыхающие продолжают прибывать, так что меня переведут в другой санаторий, подальше от этих мест. Впрочем, долго отдыхать я не собираюсь, начинает надоедать.

Приметы быстрого перевода? Перед отправкой в другой санаторий измеряют лоб, плечи, нос, рост, череп, берут отпечатки пальцев, фотографируют в профиль и анфас.

Не уверен, что успею прислать фотокарточку. Скоро сам увижу портрет Коперника».

В библиотеку вошел Штернберг.