Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

Штернберг обратил внимание на запасной выход — дверь, выводившую, очевидно, во двор, и на то, что дверь эта массивна, обита толстым слоем войлока, снабжена крепкими железными засовами.

— Эрот, — представился Павел Карлович. После возвращения из-за границы ему дали партийную кличку.

— Ангел, — ответил здоровяк в кожанке.

Эта кличка никак не вязалась с обликом сурового могучего мужчины, с виду мастерового, под которым заметно проседал старый, с выцветшей обшивкой диван.

У Ангела был продуманный план вывоза оружия:

— Ключ от церкви есть. Сам слесарил. Пробовали. Ребят подобрал надежных. Кобылка сытая будет. И возница свой — парень не промах. Насчет места? Хотели в Сокольниках зарыть, в чаще-гуще. Да вот беда — заржавеет. Маузеры не смазаны, не успели. Что скажешь ты, товарищ Эрот?

«С этим можно дело делать, — подумал Штернберг, отдавая дань спокойной уверенности Ангела. — Внешне — увалень, движения медлительны, как у тюленя, а за всем за этим, наверное, динамит таится. И сила. Ручищи, как совковые лопаты».

Павел Карлович поделился своими соображениями: оружие переправляем в обсерваторию, днем надо «отремонтировать» фонарь возле церкви, чтобы ночью не зажегся; хорошо бы проследить, когда, в какие часы конные патрули Смоленский рынок проезжают. Не столкнуться бы на пути к железнодорожным пакгаузам.

Условились, как перегружать ящики на Брестском вокзале, как сопровождать их до места назначения.

Штернберг собрался уходить, Ангел остановил его жестом: из комнаты, где работал старичок, послышалось мелодичное «ку-ку» стенных часов.

— Посетитель, — объяснил Ангел.

Переждали. Ангел вышел в дверь, обитую войлоком. Павел Карлович, миновав полутемные проходные комнаты, задержался возле старого мастера:

— Спасибо за ремонт.

— Вы платите, мы ремонтируем, — понимающе кивнул старичок. — Как-никак гарантия на целый год. Мозер так Мозер.

И от глаз его опять разбежались добрые лучики морщинок.

Утро выдалось хорошее. Даже ленивое мартовское солнце выглянуло из-за крыш.

Возница, внешне безучастный ко всему происходящему, кормил кобылу овсом. Она аппетитно хрумкала, обнажая крепкие желтые зубы.

Ангел с двумя боевиками стоял у пивного ларька, негромко переговариваясь с товарищами. Они сдували с граненых кружек пышную пену, отхлебывали по маленькому глотку.

Санки, на которых привезли оружие на вокзал, были прикрыты толстым брезентом, припорошенным снежком. Теперь на эту подстилку грузчики укладывали аккуратные ящики, расцвеченные немецкой железнодорожной маркировкой.

— Полегче, полегче, — командовал возница, поглаживая кобылу. — Не дрова грузите.

Павел Карлович, закинув руки за спину, прогуливался невдалеке, иногда поглядывал на грузчиков: «Все? Закончили?»

Наконец ящики уложили, перехватили их грубым канатом, чтоб не ерзали.

— С богом! — сказал Павел Карлович, расплатившись с грузчиками и благословляя возницу в дорогу.

Впереди, метрах в ста от саней, двигались два боевика. Павел Карлович, намеренно отставая, шел сзади, не выпуская сани из поля зрения. По другой стороне улицы шагал Ангел в своей вытертой кожанке и кроличьей шапке.

Когда большая часть пути была преодолена и санки выезжали из длинного, как коридор коммунальной квартиры, переулка, на углу внезапно показались драгуны. Офицер рукой что-то показывал всадникам.

«Двенадцать голов», — насчитал Павел Карлович.

Боевики остановились, ожидая сигнала Ангела. Возница опустил руку в карман шубы. Ангел хотя и продолжал идти, но не сводил глаз с Павла Карловича и как бы спрашивал: как быть?

Малейшая невыдержанность и горячность могли погубить дело. Штернберг ничем не выдал беспокойства: он шел размеренно, закинув руки за спину, невозмутимо глядя перед собой.

Сани медленно сближались с всадниками. Офицер, гарцевавший в голове своего отряда, наклонился к ближайшему коннику и что-то сказал ему.

Штернберг сохранял то внешнее спокойствие, при котором нервы натянуты, как тетива. Он скользнул взглядом по противоположной стороне улицы: Ангел жадно затягивался, цигарка сбилась в угол рта, правая рука утонула во внутреннем кармане кожанки. В голове пронеслось: «Сейчас начнется».

Но ничего не началось. Сани мирно разминулись с драгунами. Холеные кони, помахивая хвостами, процокали по булыжной мостовой.

Верный своему правилу, Штернберг не оглянулся.

В филерской было шумно, душно, многолюдно. Кое-кто курил, дым медленно и неохотно расплывался по большой — метров в шестьдесят — комнате с низким, давящим потолком. Посредине стоял огромный дубовый стол. Этот стол давно возбуждал любопытство Клавдия Ивановича: во-первых, как его смогли внести через маленькие двери? Во-вторых, для какой надобности этот невероятных размеров стол?