У своих ворот стояла тетя Рая и утирала глаза грязным подолом. Я подошел, спросил:
— Теть Рай, теперь солдаты поросенка есть будут?
— Нет, Саня, солдаты едят тушенку. Им поросят не дают.
— А что это за дядя военный?
— Полковник, он издалёка, родителев приехал навестить в Бережки. Захотел помочь осу с матерюй , чтоб у них на целый год солонина была. Стал узнавать, где щего , а у меня, пощитай , на весь город один поросенок и есть. Друзья-военные ему машину и солдатиков из деревенских дали, он поросенка старикам своим повез, там и резать будут, и сало солить.
— А почему вы плачете, теть Рай? Вам поросенка жалко?
— Жалко, Саня. Хоть и надоел он мне хуже хужего, пуще горькой редьки, а все ж таки свой, родной…
Спустя годы тетя Рая умерла посреди бесконечных забот и хлопот: разбил ее инсульт, по-народному — удар. Третий по счету, как оно и положено, согласно людским поверьям: три удара — и с катушек долой. Или с копыт. Случилось это уже в новом веке.
И дом ее достался совершенно чужим людям, никакого отношения к прежним хозяевам не имеющим. Уж такова, видать, судьба этого дома, не переходит он по наследству и не продается, а вселяют в него людей пришлых. Такой и тетя Рая была когда-то.
Умерли тетя Даша и дядя Митя Беденко, тетя Маша Плясуха, уехал куда-то Андрейка Казьмин. И Риголету горбатого могила наконец-то исправила, надо полагать, — он лег на кладбище раньше других, еще в начале 80-х.
Ну а бабушка, моя единственная бабушка?
В тот день, первого сентября 1971 года, когда мы возвращались домой от Князевых, я терзался вопросом, который все никак не мог задать бабушке. Наконец собрался с духом и спросил:
— Ты умрешь теперь, бабушка? Да? — И прибавил с горячностью: — Не умирай, пожалуйста! Не надо!
— Да не собираюсь я помирать, что ты, что ты, Санька? — всполошилась бабушка. — С чего ты взял?
— Да как же, бабушка, ты же сама говорила, что помрешь, когда я в школу пойду. Не умирай, поживи еще, пожа-а-луйста! Бабушка!
И все теребил ее за руку. Она погладила меня по голове:
— Да уж, пожалуй, не буду… Не помру теперь.
— А когда, бабушка? Не спеши, поживи еще подольше, а?
— Ну да, ну да… Вот закончит Санька школу, пройдет в институт, тогда и помирать можно.
— Значит, еще десять классов, да, бабушка?
— Ну, если Бог даст.
— Даст, даст! Ура!
Вот так и жила бабушка, «царапалась» от одной вехи к другой. «Прошел» Санька в институт, приехал к бабушке перед первым курсом и услышал: «Вот закончит Санька институт, пойдет на работу, тогда и помирать можно». И когда еще через пять лет хвастал перед ней Санька дипломом, а потом и служебным удостоверением, то услышал: «Вот найдет себе Санька свою суженую, погляжу я на невесту Санькину, тогда уж точно помирать можно».
Долгонько пришлось бабушке ждать-поджидать, когда привезет к ней Санька свою невесту. Уж за тридцатник перевалило Саньке, а у бабушки близился девяностолетний юбилей…
Помню, приехал я к бабушке зимой 96-го, когда она доживала свой век у крестной своей, тети Тамары, а за стенкой также дотягивал отмеренный ему срок дядя Володя — тетю Фаину рак доконал уж давно… Бабушка перед своим 90-летием стала получать какую-то фантастическую, нереальную пенсию — дождалась, ничего не скажешь. Даже больше, чем фронтовик дядя Володя и исполкомовская пенсионерка тетя Тамара. Конечно, бабушке подняли пенсию из-за ее участия в трудовом фронте во время войны — рыла она окопы под Воскресенском, была легко ранена осколком во время налета немецких штурмовиков, стерших железнодорожную станцию с лица земли… И все равно было ясно, что при обсчете ее новой, «ельцинской» пенсии что-то напутали, не могла у нее быть такая чудовищная, прямо-таки исполинская пенсия.
Бабушка смешно кичилась этим:
— У меня такая пенсия, что Тамара не знает, куда ее девать, прямо плачет, когда мне этакие деньжищи приносят, боится, что нападут на нас из-за моей пенсии, убьют и ограбят. Во как! Дожила.
А потом признавалась:
— А ведь я тебя не узнаю. кто ты? Вот ты скажи мне. Я чувствую, что ты — свой, а кто ты такой…
— Да как же, бабушка, я ведь внук твой, мы столько лет вдвоем прожили! — обижался я. — Помнишь наш дом на Курлы-Мурлы?
— Ну да, ну да… — грустно качала головой бабушка. — Нет, не помню. Но все равно, спасибо тебе, что сидишь со мной, старухой, разговоры мои слушаешь.
Весной того же года я собрался жениться, сказал невесте:
— Поехали в Егорьевск, я должен показать тебя своей бабушке и получить от нее благословение.
Читать дальше