Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Я воскликнул: «Сам Бог озлатил твои речи!» Он в ответ мне: «Дав слово, ты долг взял на плечи». Я отдал ему вторую, такую же монету золотую, и сказал: «Сделай из нее употребленье, это для тебя Божье благословенье». Он сунул ее с благодареньем к себе в рот, где было прежнее даренье, и удалился, на посох хромая, дарителя и дар прославляя.

Харис ибн Хамман продолжал:

«Я подумал, что это, верно, Абу–Зайд и что хромота его только притворный вид, догнав его, воскликнул: «Боишься ль ты Бога! Тебе острота изменяет так много. Давно ли, скажи мне, ты стал хромоногий?» — Тогда он, поглядев на меня, сказал в ответ: «Ты, конечно, Харис. Такой же на волосах твоих черный цвет. Всегда нахожу тебя посреди шумных бесед, где только одно веселье, а забот нет». — «Да, да, я Харис ибн Хаммам! Скажи ж мне теперь, кто ты сам? И также ль ты счастлив по всем делам?» Он отвечал: «Все бывает со мной, сегодня я с ногами, а завтра хромой. Мне в парус всегда дует ветер двойной, и только выбирать остается любой — попутный иль с грозой». Я сказал ему с досадою: «Грешно тебе смущать людей неправдою и хромать ногою здравою». Тогда на лице его показались морщины, и он вскричал: «Не суди, не зная прежде причины.

Перевод Д. (Д. П. Ознобишина)

Журнал «Сын отечества», 1830

Харис ибн Хаммам рассказывал следующую повесть: «Я вознамерился было отправиться из Баркаида 4, но блеск наступающего праздника удержал меня в этом городе: я пожелал видеть торжество сего великого дня. Когда наступил праздник, время исполнения правил веры и данных обетов, и когда всадники и пешие стекались со всех сторон, то я, следуя Сунне 5, оделся в новое платье и вышел вместе с другими принять участие в общем празднике. В то время как все сбирались в Муссалу 6и, занимая места по порядку, производили чрезвычайную давку, появился один старик в широком двойном плаще, идущий с закрытыми глазами. Он держал под мышкою род мешка и следовал за старухою страшною, как домовой. Потом остановился, едва держась на ногах от слабости, и начал всех униженно приветствовать. Окончив приветствие, старик вложил руку в мешок и вынул из него несколько листков, расписанных весьма искусно разноцветными красками 7. Он отдал листки своей проводнице, удрученной дряхлостью лет, и приказал, чтобы она, заметив людей щедрых и тех, у которых рука привыкла изливать росу благодеяний, оделила бы всех их по одному листку. Ненавистная судьба, — продолжал Харис ибн Хаммам, — назначила и мне один из сих листков, в котором были написаны следующие стихи:

«Я растерзан и измучен болезнями и несчастиями; я соделался добычею людей гордых, хитрых и коварных; я испытал вероломство от брата, который возненавидел меня, за то что я беден, и злобу от начальников, опорочивших мои поступки. Сколько раз я сгорал от ненависти, нищеты и трудных путешествий! Сколько раз я бродил в старой изорванной одежде и ни в одном сердце смертного не пробудил к себе сострадания! О, когда бы судьба, столь жестокая против меня, похитила детей моих! Если бы они не были моими львенками и не составляли бы всех забот и печалей моих, то я никогда не пошел бы просить милостыни у богатых и знатных и никогда не влачил бы пол моей одежды по местам позорным! Я предпочел бы сему унижению мое бедное и темное жилище и для меня лучше было бы носить ветхое рубище. Нет ли между вами человека великодушного, который своим подаянием облегчил бы тяжкие нужды и потушил бы пламя пожирающих меня забот, прикрыв наготу моего тела?»