Андрей Дугинец - Боевое задание

Но дядько Охрим не был бы атаманом шайки бандитов, если бы не догадался, что такое может случиться. И он меня обхитрил. Ковырнув ногой железный прут длиной в полметра, он сказал:

— Больше тут вы ничего не найдете. — И первым вышел из сарая.

Пришлось поднять ту железку и отправиться восвояси.

Вхожу, а на скамейке, что от порога тянулась вдоль стены почти до стола, сидит здоровенный парень с немецким автоматом на груди.

У меня мороз пошел по спине: вот и конвой для меня. Или еще хуже…

Но продолжаю свое дело и лихорадочно ищу выход из трудного положения. Железный прут я влепил между последними кирпичами. Заштукатурил, загладил верх моего второго сооружения. И нарочито усталой походкой подошел к корыту и попросил Федю полить мне на руки. Наскоро ополоснувшись, я попросил у хозяина спички, чтобы затопить печку.

— Настоящие мастера не затапливают новую печку, пока не просохнет! — с явной издевкой заговорил Охрим. — Ну да этому тебя не успели обучить. Садись, выкладывай: из какого отряда, с каким заданием.

Я стоял посреди комнаты с видом ничего не понимающего человека. И уже хотел было сказать привычное: «Кажить дужче, бо я тугый на вухо!» — как дядько Охрим опередил меня:

— Слух у вас лучше моего. Это заметил еще Иван. И ни к чему играть комедию, — выложив на стол пистолет, Охрим предложил мне сесть с другой стороны стола.

За окном уже стемнело. И я, как в зеркале, увидел Федю в оконном стекле. Тот сидел возле корыта ни живой ни мертвый. Глаза расширились, рот приоткрылся в немом вопросе. Мне стало его жалко, и я хотел было сказать, мол, отпустите мальчишку. Но что-то удержало меня.

Еще с той минуты, когда Савка сообщил о трех партизанах, мне в голову закралась мысль, а не убежал ли тот печник и не оказался ли он подосланным к нам, как я вот сюда. Тогда нашим ничего не оставалось делать, как послать в разведку ребят, чтобы как-то предупредили меня.

Думаю, гадаю, что делать. И вдруг автоматчик встает со скамейки и подходит к столу.

— Охрим Савостьянович, дозвольте я его заставлю заговорить. Раз-два суну в зубы, и…

— То потом, — властным жестом отстранил его Охрим. — Сперва попробуем по-хорошему. Вот скажите, товарищ, как там вас величать, кто вас послал: Мацура или вы из другого отряда?

Скрипнула дверь, и я увидел в своем «зеркале», как Федя выскочил из дома.

Бандит с автоматом тоже услышал и бросился следом. Но Охрим зло рявкнул:

— Сядь! Ты на посту!

— Так он же в Вербное побежит, — растерянно сказал автоматчик. — Он же все тут слышал. К самому Мацуре побежит!

— Вот это мне и важно знать, куда он побежит, — спокойно заметил Охрим. — Куда он побежит, значит, оттуда и этот мастер. Садись, не танцуй. За хлопцем в четыре глаза следят. Речку он не перескочит. Все продумано.

— То вы умеете, батько Охрим. Иначе не были б вы нашим славным атаманом, — с явным подхалимажем сказал автоматчик и успокоенно сел.

Мелькнувшая было у меня надежда на спасение, когда Федя убежал, теперь погасла, как спичка на ветру.

— С приходящими, — Охрим кивнул на меня, — просто. К ногтю, и все. А со своими труднее. Всех не распознаешь. Но таких, как этот звереныш, надо топить, как слепых щенят.

Где-то в лесу послышались выстрелы. Сперва из пистолета, потом автоматная очередь.

У меня опять встрепенулась надежда. Может, наши столкнулись с бандой?

А дядько Охрим растворил окно и выругался.

— Расстреляю сукиного сына, если упустил мальчишку! Своими руками задушу! — оторвавшись от окна, он грузно встал и кивнул своему сподручному.

За спиной у меня послышались шаги, и тут же на голову обрушился удар, от которого все сразу потемнело, и я куда-то провалился.

Как только Федя понял, что печник — партизан и его Охрим уже не выпустит, он решил во что бы то ни стало сообщить об этом партизанам. В Волчищах все знали, что за речкой в Вербном стоит большой партизанский отряд, которым командует Мацура. Везде были развешаны приказы коменданта, в которых за голову Мацуры фашисты обещали сто тысяч марок.

Федя догадывался, что возле дома Охрима может дежурить кто-нибудь из его банды. Поэтому, выскочив из сеней, он не побежал прямо в Вербное. А спокойно, будто его отпустил хозяин, направился домой. Решил заодно предупредить мать, чтоб на время ушла с ребятами из дому. Но только отошел от дома Охрима, сразу же заметил, что за ним кто-то идет. Остановился за углом и, выждав, пока Савка пройдет дальше по направлению к его дому, юркнул в лес. «Предупредить маму не удастся. Зато от погони уйду. А партизаны потом выручат и своего и маму», — подумал Федя, углубляясь в густой смешанный лес. В лесу его сразу охватила тьма, будто стояла уже глубокая ночь. Но он знал этот лес, как свой двор. И быстро выскочил к большой поляне. Надо было пересечь поляну, там дорога на Вербное. Но он ее обежал по лесной опушке. Уверенный, что ушел от погони, он круто повернул к дороге на Вербное. Теперь на пути его к Припяти оставалось только одно препятствие — заболоченная речушка-старица, через которую обычно пробирались по кладке из жердочки. И тут-то Федя увидел своего преследователя, бегущего тоже к этой единственной переправе. Федя был ближе к кладке. Но Савка здоровее. Два его шага больше, чем Фединых три. И все же Федя первым подбежал к кладке. Обычно люди ходили по этим бревнышкам, наполовину засосанным болотной трясиной, с помощью палок с рогатульками на конце, чтобы опираться. Но Феде было не впервой проноситься по жердочке безо всякой опоры. И сейчас он перемахнул по ней, не покачнувшись. Но, очутившись на другом берегу трясины, он оглянулся и увидел, что к Савке еще кто-то бежит на помощь. Савка ему что-то кричит и рукой машет. Решение, как спастись от дальнейшей погони, пришло мгновенно, и Федя вернулся к жердочке, поднял свой конец и, подавшись вправо, изо всех сил сбросил его в болотину. Толстый конец жердочки оставался на своем месте, но тонкий теперь лежал наискось метрах в двух от берега. Пробраться по жердочке на этот берег теперь невозможно.