Валентин Курицын - В зареве пожара

— Вот последний выпуск «Страшного апельсина»!

— «Вездесущее око» купите, барин! Интересные карикатуры! Министров прохватывают!

Замухрышкин опешил… Что сие значит!? Не сплю ли я!? Такое обилие журналов! Такие новые названия! Просто невероятно… И Замухрышкин двинулся далее, заткнув уши от назойливых выкликов мальчишек, предлагающих всё новые и новые издания.

Вскоре ему попалась на глаза вывеска редакции «Кровавого ужаса». Замухрышкин остановился пред подъездом в недоумении. Ещё вчера в этом месте помещалась кондитерская Фурса, а сегодня редакция. Что за чудеса? У бедняги начала кружиться голова. Наконец, его осенило:

— Э, да, ведь значит, моё желание сбылось! И я проспал, вероятно, не одно десятилетие. Вот так штука!

— Что ж? Тем лучше! — Не мудрствуя лукаво, толкнусь-ка я для начала в эту редакцию, — и Замухрышкин, ощупывая в кармане пальто рукописи, не прошедшие по независящим от редакции обстоятельствам, вошёл в подъезд. — Могу я видеть г. редактора? — обратился он к секретарю.

— Обождите немного, редактор сейчас занят, у него нотариус составляет духовное завещание. — Такой ответ несколько озадачил Замухрышкина…

Он присел по приглашению секретаря и с любопытством стал наблюдать окружающее. В приёмной появилось ещё одно лицо, бледный, исхудалый господин, еле держащийся на ногах от слабости.

— А, Василий Андреевич? Вас ли я вижу, давно ли Вы на свободе? — радостно приветствовал вошедшего секретарь.

— Только вчера выпустили. Что новенького у вас?

И между ними завязался дружеский разговор вполголоса.

Замухрышкину в этом разговоре многое показалось странным, слишком уж часто употреблялись слова: «Кресты», «прокурор Комышанский», «Олонецкий край», «места не столь отдалённые» и т. п. — Замухрышкин сидел и хлопал глазами.

Наконец появился редактор. С ним вместе вышли из кабинета нотариус и ещё двое каких-то господ — очевидно, сотрудники «Кровавого ужаса». Лицо редактора было взволнованно, но выражало глубокую решимость. Проводив нотариуса, он обратился к сотрудникам:

— Ну, друзья мои, теперь я исполнил всё земное. Будущее семьи обеспечено, могу смело выпускать наш боевой номер.

— Николай Константинович! — прервал его секретарь, — Вас желают видеть, — и он кивнул на Замухрышкина.

— Прошу в кабинет, — отнёсся редактор к Замухрышкину, который смущённо кланялся и вертел в руках свои рукописи. — Чем могу служить? — продолжал редактор, когда они очутились в кабинете.

— Я, я… хотел бы предложить Вам свои услуги… вот матерьял, — и Замухрышкин подал редактору несколько исписанных листков.

— Э, о чём у Вас тут? — спросил редактор, поправляя пенсне.

— Разное, на гражданские темы, так сказать. В прежние времена эти вещицы, конечно, не прошли бы, но, а теперь, принимая во внимание свободу печати…

— Будьте любезны, передайте мне вкратце содержание ваших вещей, и я сразу скажу Вам — подойдут они для нас или нет.

— Тут вот пародийка на мотив «На севере диком», это знаете городовой, спящий на посту, строчек двадцать. Затем вот фельетончик маленький о литераторах-пустомелях, игривый намёк на Мещерского, строчек сто. Ещё заметочка маленькая «Сколько на Руси чернил и бумаги изводится».

Редактор покачал головой, снял пенсне, протёр его платком и, опять водрузив на нос, отчеканил:

— Нам не подойдёт, слишком бесцветно и не злободневно. О таких вещах в наше время, батенька, и писать не стоит — чепуха. Есть другие, более сильные темы.

— Например? — пролепетал огорошенный Замухрышкин.

— Что Вы, не следите за общественной жизнью, что ли? — Преступления безответственных министров.

— Министров!? — разинул рот Замухрышкин.

— Подвиги камарильи, — продолжал небрежным тоном редактор.

— С нами крестная сила! — прошептал Замухрышкин.

— Каннибальство г.г. администраторов, опирающихся на основные законы Империи.

— Но что это с Вами? — вдруг оборвал редактор, заметив, что Замухрышкин побледнел и еле сидит на стуле. — Вам дурно? Не дать ли Вам воды?

— Ни-ничего, б-л-а-го-дарю Вас, пройдёт, я сегодня не завтракал, — слабо прошептал Замухрышкин, подавленный разнообразием и смелостью тем, предложенных редактором.

— Ну-с, так вот в следующий раз и приносите что-нибудь более сильное, а это нам не подойдёт, — и редактор, любезно поклонившись, возвратил Замухрышкину его рукописи.

Замухрышкин вышел из редакции, как ошпаренный. Мысли его путались.

— Нет, для нашего брата, старого журналиста, трудно переварить сразу свободу печати… Больно уж оно тово! — бормотал он, шагая по панели.