Калле Каспер - Чудо - Роман с медициной

армянское гражданство, а тут взять только вид на жительство, но выяснилось, что это невозможно, старые законы уже не действовали, а новых еще не приняли, мы крутились по кабинетам чиновников, некоторые над нами издевались, но были и такие, кто нам сочувствовал, и наконец один мой давний знакомый, ставший самым главным начальником в этом департаменте, сказал мне: «Ну чего вы возитесь с видом на жительство, как жена эстонского гражданина, Рипсиме имеет право на гражданство», интонация у него при этом была примерно такая: «ну и капризы», ведь большинство не-эстонцев оказалось после смены власти вообще без гражданства. Не сразу все уладилось и с тем, чтобы приняли документы, для этого нужно было иметь прописку, а Рипсик не успела выписаться из Еревана, но тут нам помогла одна сотрудница департамента — еще сохранялось то время, когда среди представителей власти встречалась человечность, — эта сотрудница мгновенно сформулировала: «Следовательно, она эстонская гражданка, проживающая за рубежом!» — и в таком качестве благодаря параграфу, сочиненному ради эстонских эмигрантов, Рипсик гражданство и получила. О, если бы эти чиновники знали, что я проделаю с паспортом Рипсик! Гаяне собралась к нам на лето в гости и умудрилась выбрать для пересечения границы именно ту ночь, когда Эстония ввела визовый режим, так что в пять часов утра нас с Рипсик разбудил телефонный звонок: Гаяне сняли в Нарве с поезда и отправили обратно в Россию, она сидела в гостинице Ивангорода и ждала, что мы ее как-то выручим. И я выручил! Помчался на автовокзал, захватив с собой паспорта Рипсик, и провез с ним Гаяне через границу, они с Рипсик были не очень похожи, но в суматохе, царившей в тот день, пограничники не обращали внимания на такие мелочи, главное, что «лицо кавказской национальности»… Это был один из немногих героических поступков в моей жизни, чаще случались негероические, например, когда нам недавно пришлось менять паспорта и для этого фотографироваться, какой-то юноша в центре Виру щелкнул нас с такой неприязнью (причина ее осталась мне неизвестной), что, естественно, ничего путного из этого выйти не могло; я, увидев свою мрачную морду с загнутыми вниз уголками рта, махнул рукой — да все равно! — но Рипсик всерьез расстроилась, она тоже получилась плохо. Времени сделать новые фото уже не было, правда, в департаменте гражданства мы узнали, что и там можно сняться, но желающих была целая толпа, и я боялся, что мы пропустим очередь к чиновнице, — Рипсик не стала спорить, она подчинялась мне во всем, но этот паспорт она возненавидела, и сейчас я проклинал себя за то, что я не понимал, насколько это для нее важно, и пообещал себе, что выкину этот паспорт, как только он станет не нужен.

Эскалатор был выключен; задыхаясь, я потащился по неудобным ступенькам вверх, дверь в клинику оказалась, к счастью, не заперта, и мне не пришлось делать круг, я прошел, почти пробежал по знакомым коридорам в другой конец здания, выскочил в заднюю дверь и опять стал подниматься по крутому склону к бюро. Мануэля Карлоса уже не было, он пошел домой спать, но его заменил другой сотрудник, бюро работало круглосуточно — смерть ведь не спросит, в котором часу ей прийти, и неужели ты оставишь потенциального клиента сторожащему рядом конкуренту? Ни одного языка, кроме родного испанского, ночной сотрудник не знал, но мою проблему понял, открыл ящик стола и протянул мне ID-карту, ту самую, с опущенными уголками рта на фото…

Что было дальше, даже неловко рассказывать. Я вернулся в гостиницу и перевел деньги, но повторить операцию уже не мог, дата в Таллине, пока я бегал, сменилась, потом встал, подумал, что бы еще сделать, спать по-прежнему не хотелось, и вдруг вспомнил, что Мануэль Карлос ничего не сказал мне про одежду Рипсик. У меня возникло страшное подозрение, я схватил договор с похоронным бюро и стал его изучать. Все романские языки немного похожи, так что в вещах попроще можно разобраться, даже если ты знаешь лишь один из них, а я знал итальянский. Договор состоял из списка, каждая строка в котором, как я понял, означала одно какое-то действие — вот кремация, вот макияж, вот одевание… Под кремацией стояла знакомая сумма — та, которую я должен был заплатить в итоге, но в строчках «Макияж» и «Одевание», как дыры, зияли нули. Мной овладел страх. Я просил о самой дешевой кремации, и нули в этом случае со всей очевидностью означали, что Рипсик оставят голой. Вмиг потеряв контроль над мыслями и поступками, я засуетился в панике, вытащил из шкафа одежду Рипсик — ту, которая, как мне казалось, лучше всего подошла бы для гроба, ее любимую синюю блузку, нарядные брюки, в которых она собиралась в Лисеу слушать Барбару Фриттоли, добавил носки, белье… туфли как будто не должны были понадобиться, упаковал все в очередной мешок, сунул договор в карман и помчался. Горло буквально горело, когда я снова добрался до похоронного бюро, в таком бешеном темпе я одолел дорогу, внутри опять сидела компания клиентов, и я опять остался ждать во дворе, но коллега Мануэля Карлоса заметил меня и вышел. Я показал ему договор и объяснил по-итальянски, что меня беспокоит. И он меня понял! Он взял договор, ткнул пальцем в строку с общей суммой и сказал: «Pacchetto!» Не камень, нет, — валун свалился у меня с души! Я крепко пожал ему руку, передал одежду Рипсик и ушел.