Калле Каспер - Чудо - Роман с медициной

Вернувшись в номер, я продолжил сортировку. Кремы я разделил легко, те, что для лица, естественно, оставил Гаяне, пускай выберет, что ей надо, а остальные отдаст подругам Рипсик, себе же взял кремы для рук и ног, у меня сухая кожа, и Рипсик часто советовала мне ее мазать, раньше я редко поддавался на ее уговоры, экономил кремы для нее, а теперь мог выполнять ее рекомендации. С лекарствами тоже не возникло проблем, одни из них, весьма специфичные, против разных побочных эффектов, я сунул в очередной мешок для мусорного бака, другие, дорогие противораковые препараты, отложил для Гаяне, пускай заберет с собой, в Эстонии их раздавали практически бесплатно, а в Армении страховая медицина отсутствовала, третьи, общеупотребительные лекарства, как, например, ибупрофен, снова оставил себе — понадобятся, у меня тоже иногда болела голова. На самом деле всего этого добра — и одежды, и кремов, и лекарств — было значительно больше, ими был полон весь наш номер, часть в шкафу, часть на пластиковой доске, заменяющей тумбочку, часть даже еще в чемоданах, но сейчас у меня уже не было сил этим заниматься, и я отложил инвентаризацию до завтра.

Я все еще ничего не ел и, несмотря на отсутствие аппетита, сначала заставил себя достать из мини-бара, которым мы пользовались как холодильником, купленный в магазине «русский» салат с картошкой, огурцами и чесноком и баночку йогурта, а затем с усилием это проглотил, так мы питались все время, пока Рипсик не попала в больницу, в кафе ходили редко, там было дорого, и к тому же нам не нравилась каталонская кухня, мы приносили из магазина салаты и рыбные консервы и ели в номере, хотя тут было и неудобно. Из йогурта и огурцов Рипсик готовила окрошку, и сейчас я вдруг с умилением подумал, что это было последнее блюдо, которым она меня побаловала, в течение всего нашего брака она каждый день ставила на стол обед из трех блюд, она была убеждена, что накормить мужа — первый и наиглавнейший долг жены; кстати, ели мы всегда в комнате, я терпеть не мог кухню, и Рипсик тоже, так что Гаяне иногда дразнила нас «лордом и лордессой». А какие праздничные столы Рипсик накрывала! Мой сын и наши друзья ждали наших дней рождения, годовщин свадьбы, Рождества с энтузиазмом, в искренности которого не усомнился бы самый большой скептик. Рипсик ничего не покупала в магазине, считая это унизительным для хозяйки, она сама готовила и салаты и жаркое и обязательно пекла что-нибудь особо вкусное, различные «микадо» и «муравейники», она не жалела сил, чтобы доставить радость мне и моим друзьям.

На полке оставался один персик из купленных ранее, я помыл его и съел, фрукты были единственным, что нам в Испании нравилось, сочные и сладкие, совсем непохожие на те, что экспортируются в Эстонию, мы уничтожали их во множестве и с наслаждением, особенно дыни, которые были еще вкуснее, чем узбекские, и арбузы, только вчера я отнес Рипсик в больницу четвертушку арбуза, и она даже съела немного…

Затем я вернулся в комнату и вытащил из шкафа мешок со своей одеждой. Последние две недели у меня доставало времени только на стирку бинтов и маек Рипсик, поэтому собрался целый ворох. Рубашки стирать не имело смысла, погладить их тут я все равно не мог, но оставались две свежие, одна нетронутая еще с Таллина, другую мне постирали в гостинице, за несусветные деньги, и я подумал, что до Италии продержусь, а в Италии попрошу Гаяне мне помочь. Однако носки и трусы отдавать Гаяне я никак не мог, поэтому отправился с ними в ванную, бросил в раковину, включил воду и стал намыливать. Четверть века мне не приходилось ничего стирать, все делала Рипсик, ее подруги рассказывали мне, как она в юности смеялась — мол, носки стирать мужу она не будет, однако она их стирала, и все остальное стирала, и, что надо было поутюжить, утюжила, и заботилась о том, чтобы у меня были новые рубашки и белье, не все ее покупки можно было назвать удачными, иногда рукава не доходили мне до запястья, что поделаешь, китайская дрянь, и сейчас я горько жалел, что иной раз реагировал на это иронической репликой, ведь Рипсик хотела как лучше, шить рубашки сама она не могла. Зато свитеров она мне связала дюжину или больше, разного цвета и с разными, порой сложнейшими узорами, но подлинным ее шедевром стал мой халат, длинный, просторный халат из толстой махровой ткани цвета слоновой кости, как Рипсик своими слабыми руками с ним справилась, я не знаю, халат был ужасно тяжелый, но справилась. Что в сравнении со всем этим какая-то шапочка с вышитой буквой «М»! И четверть века каждое утро она убирала не только свою постель, но и мою, лишь в самый последний год, когда химиотерапия отняла у нее силы, до меня дошло, что я могу убирать и сам, а с весны я стал убирать и ее постель, но вот к стирке она не подпускала меня до последнего, только полоскать иногда позволяла. Теперь мне приходилось все делать самому, но я был готов стирать и ее и свое до конца моих дней, только бы она была со мной…