Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

– Но… – продолжал он и отступил от меня. Его большие руки старались вылепить что-то из воздуха. – Я живу рядом с камнем и работой и подыскиваю себе какую-нибудь мансарду, где можно будет работать по-настоящему. Так вот о чем я толкую, Тиш. Я не много могу предложить. Денег у меня нет, работаю я, где придется, ради куска хлеба, потому что не гонюсь за их дерьмовым благополучием, а это значит, что тебе тоже придется работать, а когда ты будешь приходить домой, я, вернее всего, только хмыкну и буду возиться со своими стамесками и прочей дрянью, и тебе, может, взбредет в голову, будто я и не замечаю, здесь ты или нет. Но ты не смей так думать! Слышишь? Ты все время со мной, все время! Без тебя я, может, ничего бы не сделал, детка, и стоит только мне выпустить стамеску из рук, как я снова буду с тобой. Всегда с тобой. Ты нужна мне. Я тебя люблю. – Он улыбнулся. – Ну как, Тиш, согласна ты на такое?

– Конечно, согласна, – сказала я. Мне хотелось сказать больше, но у меня перехватило горло.

Он взял меня за руку и подвел к тюфяку, который лежал у него на полу. Он сел рядом со мной и притянул меня к себе, так что мое лицо очутилось как раз под его лицом, а голова легла ему на колени. Я почувствовала: ему страшно. Он стал целовать мое лицо и шею и обнажил мою грудь, и его язык и зубы коснулись ее, его руки трогали все мое тело. Я понимала и в то же время не понимала, что он делает. Его руки держали меня, он позвал: «Тиш, Тиш!» – и его голос был неотличим от грома, стоявшего у меня в ушах. Руки держали меня. Все во мне менялось. Я могла только льнуть к нему. Не сразу, совсем не сразу я поняла, что тоже целую его, что все во мне надламывается, все меняется, все кружится и стремится к нему. Если б не его руки, я бы упала куда-то вниз, навзничь – туда, где смерть. Жизнь владела мною. Моя жизнь заявляла на меня свои права. Я словно впервые слышала, чувствовала, как он дышит, но его дыхание рождалось как бы во мне. Он снял с меня все, он покрыл мое тело поцелуями, потом набросил на меня шаль и вышел.

Шаль кусалась, мне стало и холодно, и жарко. Я знала, что он ушел в ванную комнату. Слышала, как он дернул цепочку. Вернулся он совсем голый. Забрался под шаль рядом со мной и прильнул ко мне всем своим длинным телом.

Он взял мое лицо в свои ладони, подержал его и поцеловал меня.

– Ты только не бойся, – прошептал он. – Не бойся. Ты только помни, что я твой. Помни, я ни за что в жизни не причиню тебе боли. Ты привыкнешь ко мне. У нас столько еще времени впереди.

Был третий час ночи; он прочел мои мысли.

– Твои папа с мамой знают, что ты со мной, – сказал он. – И знают, что ничего плохого с тобой не случится. Не бойся, – снова сказал он. – Держись за меня.

Мучаясь, я держалась за него обеими руками, больше мне не за что было держаться, я держалась за его курчавые волосы. Я не могла бы сказать, чьи это стоны – его или мои. У меня чуть не вырвался крик, и я заплакала. Настало что-то новое, никогда не изведанное. Его язык, его зубы были у меня на груди. Мне хотелось сбросить с себя эту тяжесть, но я прижимала его к себе все сильнее. Я вскрикнула и заплакала сильнее, уткнувшись ему в плечо. Но он заглушил мой крик, прижавшись губами к моим губам. Его дыхание было у меня в ноздрях. И вот какой-то голос запел во мне, и его тело стало священным для меня – его ягодицы, тяжесть его груди. Сама не знаю, чего мне больше хотелось – смеяться или плакать. Я повторяла его имя. Я прижимала его к себе все ближе и ближе. Он целовал и целовал меня. Мы едва дышали, и, если бы дыхание не вернулось к нам, мы оба умерли бы.

А потом мы долго лежали не двигаясь, прижавшись друг к другу.

– Мне хорошо здесь с тобой.

– Мне тоже. – Потом: – А тебе хорошо, Тиш, когда мы… – спросил будто маленький мальчишка, – когда мы близко… тебе хорошо?

Я улыбнулась.

– Брось, Фонни! Ты просто хочешь, чтобы я сказала это вслух.

– Правильно. Ну?..

– Что ну?

– Почему же ты не скажешь? – И он поцеловал меня.

Я сказала:

– По мне будто грузовик проехал. Но прекраснее этого у меня ничего не было.

– У меня тоже, – сказал он. И сказал с удивлением, будто о ком-то другом: – Меня, пожалуй, никто еще так не любил, как ты.

– А у тебя было много женщин?

– Да нет, не много. И вообще ни одной, о ком бы тебе следовало беспокоиться.

– Я знаю какую-нибудь?

Он засмеялся.

– Ты что хочешь? Чтобы я повел тебя по улице и показывал на каждую пальцем? Сама понимаешь, это было бы нехорошо, а теперь, когда я узнал тебя чуть поближе, пожалуй, и небезопасно. – Он прижался ко мне и тронул ладонью мою грудь. – Ты настоящая тигрица. Даже если бы у меня было время бегать за разными пташками, то сил бы на это не хватило. Придется мне витамины принимать.